вашей, – отвечал Брант, – стоит восемь часов.
– Неправда! – подхватил полковник, – покажите.
Брант представил записку. Полковник, прочитав, разорвал ее.
– Ты подлец, – вскричал Брант, – зачем разорвал записку? Грамоте не знаешь и хочешь меня сделать виновным?
– Ага, молодец! – вскрикнул полковник, – да ты думаешь еще служить этой старой…
Едва успел полковник вымолвить это неприличное слово, как на щеке его явилась заслуженная, здоровая пощечина. Полковник пошатнулся. Бранту показалось этого мало; дал ему другую поздоровее и полковник всею тяжестью тела упал на землю. Брант поставил ему ногу на грудь, плюнул в рожу, сказав:
– Уважая еще мундир, позволяю тебе вызвать меня на дуэль.
Полковник из Гатчины подобных слов не понимал, он подал рапорт с прописанием побоев и прочего. Брант немедленно был разжалован в солдаты в тот же полк. Он был человек отличный, образованный, с духом возвышенным; в солдатском мундире гордился своим поступком. Все записки подписывал: «Кавалер белой лямки». За неделю перед отъездом императора в Петербург прискакал фельдъегерь и потребовал к государю рядового Бранта. Когда он вошел в кабинет, Павел, державший в руках бумагу, положил ее на стол и, подойдя к Бранту, сказал:
– У Царя Небесного нет вечных наказаний, и у царя земного они быть не должны. Вы поступили против субординации, я вас наказал; это справедливо. Но вы, как благородный человек, заступились за вашу императрицу; поцелуемтесь, господин подполковник.
Этот анекдот выказывает все величие души императора Павла и тем сильнее, что за Бранта никто не ходатайствовал.
Санкт-Петербургский комендант Котлубицкий[73], добрейший в мире человек, жалея о числе сидящих под арестом офицеров за фронтовые ошибки, окончив рапорт государю о приезжающих в столицу и отъезжающих из оной, держал в руках длинный сверток бумаги.
– Это что? – спросил император.
– Планец, ваше императорское величество! Нужно сделать пристройку к кордегардии.
– На что?
– Так тесно, государь, что офицерам ни сесть, ни лечь нельзя.
– Пустяки, – сказал император, – ведь они посажены не за государственное преступление. Ныне выпустить одну половину, а завтра другую и всем место будет, – строить не нужно и впредь повелеваю так поступать.
Во время пребывания моего в Нижнем Новгороде, как мы после это увидим, был следующий случай, достойный быть пересказанным. Отправленные из Петербурга в Сибирь князь Сибирский[74] и генерал Турчанинов[75], следуя по тракту, остановились в Нижнем Новгороде на почтовом дворе. Нижегородский полицмейстер Келпен явился к г-ну гражданскому губернатору Е. Ф. Кудрявцеву[76] и объявил ему об их прибытии, рассказав несчастное их положение, что скованные и обтертые железом ноги их все в ранах и оба они в изнеможении. Сверх
