мне на это комиссар земельного отдела, – ведь не собираетесь же вы убедить нас, что вы живете трудами своих рук, обрабатывая свои две десятины.
– Конечно, этого недостаточно, но я прирабатываю себе починкой часов и слесарными работами.
– Ну уж это ни в чем не сообразнее. Генерал, и чинит часы! Нет уж, поезжайте лучше в город подобру-поздорову.
– Куда же я поеду, когда в городе нигде у меня нет пристанища и нет средств для жизни.
– А это уже не наше дело. Вы в свое время, перегоняя нас с места на место, выселяя из одного города, не разрешая жить в другом, не заботились о том, куда нам деться. Теперь нас так же мало интересует, куда вы денетесь.
Комиссар был из евреев и, очевидно, намекал на черту оседлости{133}. Тем разговор и кончился.
В тот же день из любопытства пошел я в пролетарскую столовую «Имени комиссара Володарского» (он же Коган){134}, убитого в Петрограде весной 1918 года. На видном месте, подобно царским портретам, висели большие фототипические портреты Ленина, Троцкого и Володарского. Вокруг грязь, мерзость, беспорядок. Обед стоил четыре рубля и состоял из так называемых щей, в сущности воды, в которой плавало несколько лепестков кислой капусты и маленькие кусочки сушеной воблы, и затем полрыбки той же сушеной воблы, поджаренной на каком-то жиру и обсыпанной вместо сухарей овсяными высевками, и двух отварных картофелин. Хлеба ни крошки. Для того чтобы утолить нормальный аппетит, надобно было бы съесть по крайней мере четыре таких обеда. Несмотря на такую высокую цену и скудность обеда, столовая была полна, и все заготовленные обеды не только расходились полностью, но даже не хватало многим желающим.
Глава X. Вторичный призыв меня на службу и мое бегство
Итак, когда я избавился от одной беды, пришла другая. Я освободился от службы в Красной армии, но надо мной повис дамоклов меч выселения. По собственному почину выселяться я не хотел, поэтому решил ждать принудительного выселения. К этому я начал постепенно готовиться, ликвидируя свои дела в деревне и строя различные предположения, как и чем я буду жить в городе и в каком. Но вот новая беда пришла не с той стороны, откуда я ожидал ее.
Но прошло и месяца после моего возращения к себе в усадьбу, как в январе 1919 года ко мне вновь начали присылать анкеты из волостного комиссариата, опять все с теми же пунктами, иногда лишь стоящими в другом порядке.
Я приписывал это тому, что сменились военные комиссары. После землемера, который был очень приличным человеком, был назначен бывший урядник[46], «пострадавший» при старом режиме за взяточничество и какую-то уголовщину. Его сменил какой-то бывший солдат. Но причина, как оказалось, была иная. И вот в начале марта (по новому стилю) я получил так же внезапно, как и в первый раз, предписание явиться в уездный город на переосвидетельствование, которому подлежат все офицеры без исключения, независимо оттого, по
Чертой оседлости называлась в Российской империи граница территории, за пределами которой евреям запрещалось постоянное жительство. Она охватывала 15 южных и юго-западных губерний, а также все 10 губерний Царства Польского. При этом на целый ряд категорий еврейского населения черта оседлости не распространялась: на купцов 1-й гильдии (с домочадцами, слугами, приказчиками и др.), почетных граждан, военнослужащих, отслуживших в армии унтер-офицерами и офицерами, лиц с высшим образованием, отслуживших в армии рекрутов, ремесленников, прислугу и т. д. Выселение же применялось лишь в случае нарушения закона, а не по произволу местных властей.
Автор ошибается: настоящими именем и фамилией революционера, известного под партийным псевдонимом В. Володарский (11.12.1891–20.06.1918) был не Коган, а Гольдштейн Моисей Маркович. Он в 1905 г. вступил в Бунд, затем примкнул к украинским социал-демократам, активно участвовал в антиправительственном движении, арестован был только в 1911 г. Приговорен к ссылке в Архангельскую губернию, но уже в 1913 г. по амнистии освобожден, после чего эмигрировал в США, где с Л. Д. Троцким и Н. И. Бухариным издавал газету «Новый Мир». В мае 1917 г. прибыл в Россию, вступил в РКП(б), стал членом Президиума Петросовета и Президиума ВЦИК. В 1918 г. назначен комиссаром печати, пропаганды и агитации Союза коммун Северной области. Руководил разгромом небольшевистской печати, организовывал подтасовку результатов выборов в Петросовет, став для всех «главным душителем свободы слова». Был убит в Петрограде боевиком партии эсеров.
Это звание в казачьих войсках: старший урядник соответствовал в армии званию старшего унтер-офицера, младший урядник – младшему унтер-офицеру.
