дорогой, я ведь нужна тебе? Тебе нужна твоя мама?
– Мне нужна няня, – всхлипывал Вернон.
Он имел в виду свою няню, а не няню Франсис.
– О! – воскликнула Майра, дрожа всем телом.
– Пойдем, дорогая, – ласково настаивал отец Вернона.
Она прислонилась к нему, и они вместе вышли. Из-за дверей послышался жалобный голос:
– Мой собственный ребенок предпочитает мне постороннюю!
Няня Франсис поправила одеяло и предложила Вернону воды.
– Твоя няня скоро вернется, – уверенно пообещала она. – Давай напишем ей письмо. Ты скажешь мне, что нужно написать.
На Вернона нахлынуло теплое чувство признательности. Хоть кто-то его понимает…
Когда Вернон впоследствии вспоминал свое детство, этот период четко отличался от остальных. «Время, когда у меня была сломана нога» обозначало совершенно особую эру.
Ему пришлось оценить по-новому ряд мелких инцидентов, тогда воспринимаемых как вполне обычные. Например, весьма бурный разговор доктора Коулса с его матерью. Естественно, он происходил не в той комнате, где лежал Вернон, но пронзительный голос Майры проникал и сквозь закрытые – двери. Вернон отчетливо слышал негодующие -вопли: «Не знаю, что вы имеете в виду… Я считаю, что сама должна ухаживать за своим ребенком… Естественно, я была расстроена – я ведь не такая бессердечная, как Уолтер! Посмотрите на него – что бы ни случилось, он и бровью не по-ведет!»
Немало стычек происходило между Майрой и няней Франсис. Последняя всегда одерживала верх, но дорогой ценой. Майра Дейр бешено ревновала к той, кого называла «платной сиделкой». Ей приходилось подчиняться распоряжениям доктора Коулса, но она делала это с явной неохотой, а иногда и с откровенной грубостью, которую няня Франсис словно не замечала.
Вернон вспоминал не боль и неудобства, а только счастливые дни, когда с ним разговаривали и играли так, как никогда не разговаривали и не играли раньше. В няне Франсис он обрел взрослого собеседника, который не считал его «забавным», а внимательно слушал, делая серьезные и разумные замечания. Вернон мог рассказывать сиделке о Пуделе, Белке и Дереве, о мистере Грине и сотне его детей. И вместо того чтобы говорить: «Какая забавная игра!» – она всего лишь спрашивала, являются эти сотни детей мальчиками или девочками, – подобный аспект никогда не приходил в голову Вернону. Он и няня Франсис пришли к выводу, что там было пятьдесят мальчиков и пятьдесят девочек, – это казалось справедливым решением.
Когда Вернон, теряя бдительность, начинал играть сам с собой, комментируя воображаемые события вслух, няня Франсис никогда не находила это необычным. Она обладала не только спокойной невозмутимостью старой няни, но и тем, что было куда важнее для Вернона, – даром отвечать на вопросы, причем Вернон инстинктивно чувствовал, что все ее ответы правдивы. Иногда няня Франсис говорила: «Этого я тоже не знаю» или «Ты должен спросить кого-нибудь другого. Я не настолько умна, чтобы объяснить тебе это». Она не претендовала на всеведение.
Часто,
