вятших бояр и богатых купцов. На их месте стояли лишь убогие хоромины, угрюмо взирающие на прохожих закопченными наддверными отверстиями для выхода дыма. Лавра встретила его все тем же забором, к которому с внутренней стороны прижалось строение поруба. Того самого, где он с дядей провел долгие месяцы и где томился теперь митрополит Алексий. Почерневшая дрань крыши, тяжелая дверь на шпонках, два ратных на страже, сидящих на обрубке толстого бревна с сулицами в руках. Широкий двор, по которому проходили то оборуженные литвины, то монахи, то простые киевляне. Неужто возможно за два дня свершить то, что до сих пор не удалось пока никому?..
Симон вошел в полумрак храма, приложился к иконам, встал на молитву. Службы уже не было, лишь несколько монахов убирались внутри. Киржачский инок подошел к одному из них:
– Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, брат! Здоров ли?
Пожилой монах с удивлением глянул на незнакомца и, чуть помедлив, ответил:
– Пока в здравии пребываю, брат…
– А отче наш Алексий, в узилище неправедно заточенный?
Монах моментально выпрямился. Бросил взгляд по сторонам и уже совсем по-иному посмотрел на Симона:
– Плох митрополит наш, недавно окоянные дозволили ему в церковь зайти. Истощен вельми, бледен. Но жив!! Откуда ты?
– Из Москвы. Я не один, нас князь Дмитрий послал спасать отца Алексия. Проводи до игумена, брат, помощь ваша очень нужна.
После долгой беседы с глазу на глаз с игуменом Феодосием Симон понял самое главное: все монахи Лавры горячо переживали за митрополита, но сделать что-либо были бессильны. Во время нечастых выводов Алексия в церковь или просто на свет Божий его сопровождал литовский боярин во главе сильной охраны. Среди православных русичей и литвинов из дружины князя Федора были сочувствующие митрополиту. Но их реальная помощь заключалась лишь в том, что во время своих дежурств ратники подбрасывали в поруб хлеб и вареную репу, поддерживая таким образом изнуряемых голодом двух заключенных: самого Алексия и его слугу.
– А где остальные, что с владыкой сюда год назад приехали? Бояре, вои, мнихи?
– Кого в Литву ради выкупа увезли, кто помре, кого порубили, когда московляне побег устроить пытались. Двое всего осталось…
– Ноне-завтра могут Алексия из поруба вывести?
– Навряд… Теперь токмо на Рождество.
Симон вздохнул. Было ясно, что оставался лишь один путь – нападение на охрану и вывоз пленных за городские стены. План этот дерзкий был набросан в шатре еще ночью, оставалось лишь уточнить многие детали, каждая из которых могла оказаться для московитов роковой…
– Помощь ваша нужна завтра будет, отец Феодосий! Не возбоятся мнихи твои?
– Спаситель на крест взошел в свое время, всем нам путь к спасению указав, сын мой! В чем нужда, говори.
– Когда меньше всего ратных во дворе лавры?
– За полудень. Обедают они скопом в своей молодечной. Только охрана и остается.
– Пару-тройку
