долгое время тут проработал? Мне, понимаешь, один исторический вопрос нужно провентилировать.
– Как же, знаю. Лет двенадцать назад ушёл от нас на пенсию Вадим Никанорович Двоеполъский из отдела Лесов и Полей. Ему уже тогда было под девяносто, но его держали до последней возможности, как незаменимого специалиста. Так вот он, говорят, работал ещё в Департаменте Землеустройства при последнем государе-императоре. Представляете? Сейчас ему больше ста лет, но он ещё жив… Да у меня даже где-то телефон его домашний был записан. Найти?
– Да, пожалуйста, это было бы очень кстати.
– Хорошо, сейчас посмотрю… а… что случилось-то?
– Ничего, Тонечка, не случилось, – фальшиво улыбнулся Трентиньянов, совершенно справедливо опасаясь ненужных его карьере слухов и пересудов. – Так, уточнить кое-что хочу. Новые веяния, знаешь ли, требуют разумной инициативы. В общем, потом все расскажу, если получится, а сейчас не хочу сглазить, – и Трентиньянов шутливо сплюнул три раза через левое плечо.
Вадим Никанорович Двоепольский действительно оказался жив и даже для своих невероятных лет довольно бодр. Услышав, кто его беспокоит, обрадовался, что не забывают старика и к просьбе о встрече отнёсся с юношеским энтузиазмом, назвав свой адрес и удобное для визита время – вечер следующего дня.
Старый чиновник встретил Трентиньянова в прихожей и, тяжело опираясь на трость, лично проводил Вениамина Александровича в гостиную, где на столе уже ожидал яблочный пирог и чай,
– Нынче разучились пить чай, – поведал Вадим Никанорович, самолично разливая густую заварку по тонкостенным стаканам в ажурных серебряных подстаканниках. – Пьют из чашек большей частью. А чай надобно пить исключительно из стаканов, – тогда в нём особенный вкус появляется. В моё время даже понятие такое бытовало – чайный стакан. Он, стакан этот, собственно и посейчас выпускается, да только название своё утратил. Да и где, скажите на милость, в наше время вы найдёте хорошие подстаканники, а? То-то. Нуте-с, так с чем пожаловали?
Трентиньянов подивился про себя энергичному виду старика (Двоепольскому никак нельзя было дать больше восьмидесяти) и, внезапно переменив решение, которое принял накануне визита, рассказал все.
О незавидной судьбе трёх его, Трентиньянова, предшественников, о жутком призраке купца Семена Борисова и о злополучной челобитной.
Вадим Никанорович слушал внимательно, не перебивал, прихлёбывал помаленьку чаек с лимоном и только под конец повествования попросил разрешения закурить.
– Вы – у себя дома, – удивился Трентиньянов. – Курите, пожалуйста, и не обращайте на меня внимания.
– Я-то дома, но вы – гость, – резонно заметил старик и вставил в янтарный мундштук «приму».
Некоторое время он молча курил, стряхивая пепел в массивную бронзовую пепельницу на львиных лапах.
– Что ж, – вымолвил, наконец, – признаюсь честно, что подобную историю я уже однажды слышал.
