к оцеплению. Там простору поболе. А то ведь тут, в гуще, народу к утру будет не продохнуть. А я простор, волю люблю… И чтоб, если что, было куды бечь…
– Да куды ж ты бечь-то собрался и от кого, заячья твоя душа? – засмеялся Иван.
– Да это я так, на всякий пожарный случай… Забудь… – отмахнулся Кузьма, быстро шагая в одному ему известном направлении, так что Иван за ним еле поспевал.
А вокруг, во тьме уже властно наступившей ночи, там и тут полыхали костры, освещая возбужденные, веселые, пьяные лица сидящих и лежащих вокруг них людей.
То ли от непонятных, но тревожных слов Кузьмы, то ли от вида этого погрузившегося во тьму и кажущегося теперь бесконечным поля, переполненного пьяными криками, песнями и гомоном собравшихся здесь людей, Ивану стало жутко. И он, как мог, старался поспешать вслед за товарищем, боясь отстать, затеряться в этой бескрайней, беспокойной толпе.
Они снова миновали тот самый овраг, теперь уже сплошь заполненный веселящимися, пьющими или уже опьяневшими и уснувшими тут же, у костров, людьми. Лавируя между ними, чтобы, не дай бог, не наступить на спящего или уже в стельку пьяного человека, пересекли этот овраг и оказались на другой его стороне, совсем неподалеку от заветных ларьков и палаток. У них народу собралось больше всего, хотя место было совсем неуютное, открытое и потому продуваемое довольно неприятным холодным ветерком.
– Вот здесь, Иван, мы с тобой и заночуем! – уселся на камень Кузьма, присоседившись поближе к чужому костру.
Окончательно выбившийся из сил Иван возражать не стал.
Выпили, закусили. Еще выпили, еще закусили. Устало поговорили о том о сем и, подложив под головы заметно отощавшие котомки, завалились спать…
Часам к трем ночи на огражденном забором периметре народу набралось тьма-тьмущая. Было весело, озорно. Пили, судачили о том о сем у разведенных подручными средствами костров. Здесь царила атмосфера праздничного массового единения и веселого азарта. Многие уж и не думали ни о подарках, ни о царе-батюшке, просто балагурили, веселились, позабыв о своей нищете или непосильной, изнуряющей душу работе, и им было хорошо. А тем, кто, перебрав хмельного, уже примостился поближе к огню костра и уснул, наверно, было еще лучше. И Кузьма с Иваном не избалованы жизнью. В ночлежках тоже неспокойно, так что галдящая ходынская братия не помешала их сладкому сну.
Давно уж ночь опустилась над не на шутку загулявшей Москвой, а по ее улицам и подмосковным дорогам к Ходынке все шли и шли колонны людей – мужики и бабы, целые семьи, от мала до велика. Всем страсть как хотелось дармовых подарков, все жаждали повидаться с царем да царицею. И уже к пяти часам утра здесь началось столпотворение.
Пляски на гробах
Они проснулись одновременно, словно от толчка, с ощущением какой-то необъяснимой тревоги. Брезжил серый рассвет. Костры давно погасли. Лишь от их все еще тлеющих угольков тянулись вдоль поля сизые струйки дыма.
Зябко поеживаясь и
