бурь, видов, открывающихся с горных вершин».
А вот отрывок о Леоне Бисмарке Байдербеке: «Из раструба его инструмента льется такой бушующий поток экстаза, торжества и невыразимой радости, что сердце человека сжимается от того, что он не может всецело слиться с этим потоком»». Клэй закрыл книгу и поставил ее обратно на пюпитр: «Таково наше наследие. Мы постарались – в силу наших скромных способностей – воплотить в жизнь эти основы первоначальной земной культуры».
«Должен сказать, вы в этом преуспели», – суховато заметил Ральф Велстед.
Бетти медленно и глубоко вздохнула.
Клэй покачал головой: «Вы не можете об этом судить, пока не познакомитесь с Приютом поближе. Мы сумели более или менее обустроить цивилизованную жизнь, хотя условия нашего существования должны показаться не слишком впечатляющими по сравнению с великими городами и роскошными дворцами Земли».
«Нет-нет, это совсем не так!» – возразила Бетти, но Клэй остановил ее вежливым жестом: «Не считайте себя обязанными нам льстить. Как я уже упомянул, мы сознаём свои недостатки. Наша музыка, например – приятная, порой волнующая, иногда даже глубокая – никогда не достигает вершин проникновения, о которых говорит «Энциклопедия».
Наши изобразительные искусства достигли довольно высокого уровня в техническом отношении, но мы тщетно пытались бы имитировать Сёрá, «светящегося светлее света», или Брака, «закономерности ума которого превращаются в закономерности сочетаний цветов, отображающие закономерности жизни», или Сезанна, «плоскости которого, скрывающиеся под личиной естественных объектов, маршируют, сливаются и сталкиваются в соответствии с безжалостной логикой, завихряющейся смерчем, принуждающей мозг признать абсолютную безукоризненность композиции»».
Бетти тревожно взглянула на мужа, опасаясь того, что Ральф выскажет то, что – как она прекрасно знала – было у него на уме. К ее облегчению, он хранил молчание и только смотрел, задумчиво прищурившись, на Клэя. Со своей стороны, Бетти решила впредь высказывать лишь самые уклончивые, ни к чему не обязывающие замечания.
«О нет! – огорченно сказал Клэй. – Мы делаем все, что можем, и в некоторых направлениях, разумеется, достигли большего, чем в других. Изначально мы пользовались преимуществом памяти обо всем опыте, накопленном человечеством. Прокладывали пути, понимая, каких ошибок следовало избегать. У нас никогда не было никаких войн, никакого принуждения. Мы никогда никому не позволяли приобрести неограниченную власть. Но старались вознаграждать тех, кто добровольно брал на себя ответственность.
Наши преступники – а их теперь очень мало – после первого и второго нарушений проходят курс психиатрического лечения; после третьего нарушения их стерилизуют, а после четвертого – казнят. Наши конституционные законы предусматривают сотрудничество
