Тоня, подвязанная платком на манер деревенских баб, на фоне тракторов и мешков с картошкой смотрелась куда органичнее, чем в химлаборатории в белом халате.
Загадка визитов красивого Игоря к простушке с провинциальным выговором объяснилась очень просто: она его кормила. В эти вечера Тоня, счастливо-возбужденная, готовила на кухне нехитрую студенческую еду: макароны с покупными – по 8 копеек – котлетами, жареную на маргарине картошку, пельмени. Потом несла в комнату, где ждал ее Игорь. Вскоре оттуда доносился ее хрипловатый отрывистый смех, в котором звучала простая бабская радость.
Быть может, про себя она тоже называла его «мой Игорек», хотя кроме интеллектуальной зауми Копылевский ничего ей предложить не мог. Он любил красиво говорить и любил, когда его слушали. Всю зиму Тоня была счастлива, бегая с первого этажа на второй с кастрюлями и сковородками.
А весной визиты откормленного Игорька прекратились. Возможно, он про себя послал ко всем чертям надоевшую ему кухарку словами аркадирайкинского Сигизмунда: «Закрой рот, дура, я всё сказал!» Брошенная Тоня старалась быть всё той же веселой и разбитной, по-прежнему заставляя себя беспечно смеяться, будто ничего не случилось. Но теперь в ее хриплом смехе слышалась трещина.
К концу года парочки пеклись, как блины. Тому способствовали пьянящий воздух весны, запахи проснувшейся земли, которые в пригороде ощущались сильнее, чем в городе, и страстное желание восемнадцатилетних любить.
То вдруг Герка Рашидов – с густой черной гривой и вечно заспанно-опухшим лицом – стал шастать по общежитию в красном махровом халате Оли Парфеновой (иные наивные студенты, не догадываясь сами, даже удивленно спрашивали его о его новом наряде). То кто-то видел воскресным утром Димку Майорова, выходящим из комнаты Нади Фесуненко с зубной щеткой и полотенцем через плечо, – а Надя на эти выходные в комнате оставалась одна… (И пусть потом Надя, от смущения краснея и часто моргая, оправдывалась, что Димка лишь заходил к ней на пять минут… Ну уж нет: как он заходил не видел никто, а вот как выходил с полотенцем на шее видели определенно…) То кто-то наблюдал гуляющих в парке Галку Седых и Сережу Окунькова, держащихся за руки. Ну, а то, что Ленка Муха каждый вечер на кухне вместе с Мустафой готовит плов, а потом оба несут аппетитно благоухающий казанок в комнату Мустафы, видят все.
К общежитию и институту Маша привыкла. Поначалу ее пугали лабиринты и сложные переходы старого петербургского здания института. Но со временем оказалось, что разобраться во всех этих коридорах и переходах не так уж сложно.
К чему Маша никак не могла привыкнуть, это к институтским туалетам без дверей, с одними лишь боковыми перегородками. Заниматься интимным делом на виду у всех было неловко. Девочки повадились ходить в преподавательский туалет – две изолированные комнатки с дверями, выходящими на лестницу-курилку. Но тот часто был занят, пробираться к нему нужно было сквозь плотную
