в колодец пьяный свалился. Вот и приходилось селянам на Митьку надеяться. Как-то раз пас он коров и вдруг ему так скучно стало, хоть плачь.
– Волки! Волки! Волки! – вдруг закричал громко Митька, хотя клыкастых и в помине не было.
Люди с вилами да топорами прибежали раскрасневшиеся. Глядь, а Митька лежит себе на травке, да улыбается хитро.
– Ух, нелюдь! – крикнули сельчане и назад ушли.
В следующий раз снова пастушонку скучно стало.
– Волки! Волки! Волки! – закричал он громко, хоть опять никого и не было.
Люди с вилами да топорами прибежали, дела все побросав. Глядь, а Митька этот снова на травке лежит да насмехается.
– Уф, озорник, и дадим мы тебе по шее! – крикнули сельчане и по домам.
На третий раз волки на самом деле из лесу вышли, видать им обидно стало. Набросились на коров да телят.
– Волки! Волки! Волки! – благим матом заголосил Митька, да только никто не прибежал на помощь.
Люди уже не верили лживому пастушонку. Покончив с коровами, волки набросились и на него. Обеспокоенные люди пришли утром на луг и ничего кроме белых косточек и не увидели.
Никогда не лгите, люди добрые, ибо обман вам жизнь всю поломает.
Выслушав отца названного своего, Ивашка улыбнулся и махнув рукой, сказал:
– Да я волкам бы этим голыми руками пасть порвал!
– Не зарекайся, сынок, – улыбнувшись сказал дед Николай, – а вдруг и на самом деле беда придёт.
Но Ивашка снова рукой махнул. Мол, сказки всё это. Пошёл он как-то на луг заветный и, пока коровы травку щипали, достал дудочку самодельную и стал играть на ней. От чудной мелодии даже птицы петь перестали. И не заметил совсем, игрой увлечённый, Ивашка гостей незваных. А как увидел, то уж поздно было что-то делать. Вскочил и взяв палку попытался клыкастых отогнать от коров, жалобно мычавших.
– Волки! Волки! Волки! – закричал громко парень, да только до Кукуево не докричаться никак было.
«Что же делать?» – подумал горемыка.
– Смертный, уйди-ка ты лучше с дороги! – вдруг прорычал кто-то.
Ивашка обернулся и чуть рассудка не лишился. То с ним не человек говорил, а волк. Присмотрелся Ивашка получше и вдруг понял – Волкодлак это проклятущий. Бросился к осине и сломав крупный сучок, ножичком заточил как мог, острым его сделав.
– Не подходи, упырь окаянный! – крикнул парень, размахивая осиновым колом.
Но Волкодлак лишь оскалился в улыбке, клыки свои огромные показав.
– Куда тебе, дубине стоеросовой, супротив меня идти! – зарычало чудище, вращая глазищами. – Уйди с дороги! Нето до гроба жалеть будешь!
Но Ивашка был не трус.
– Не дам тебе коров сожрать! – крикнул он и со всего размаху всадил в сердце Волкодлака осиновый кол.
Взвыл
