окончил перевязку, и, опустив подол рубахи, накрыл её голые ноги шкурой. Выпрямился во весь рост, снова поразив воображение девушки силой и статью.
– Той зимой, в месяц вьюжень, – ответил колдун.
– Я не знала тебя до этого часа, – уверила его Демира, – и прежде никогда не ступала в твои владения.
– Истина, – кивнул он, – это я ступил на твою территорию.
И поскольку взгляд его гостьи выражал полнейшее недоумение, колдун пояснил:
– Ты не добила тогда раненого волка, ты принесла его на руках в пещеру, ты зашила его рану, дала ему еды и воды; ныне я плачу тебе свой долг, а ты ничего не должна мне.
– Волк? Волк – ты? – холодея, спросила Демира, вспоминая страшные сказки об оборотнях, что сказывал долгими зимними ночами седой и скрюченный прадед в её далёком детстве.
Он отвернул ворот своей чёрной рубахи, низко наклонился, и к ужасу своему она увидела белый шрам у основания его шеи, и вспомнила, как смотрела вчерашней ночью на кроваво-жёлтый диск полной луны, низко висящий в безоблачном ясном небе.
Арий Конрад выпрямился, и на долю мига воительница успела заметить жёлтый волчий отблеск в его холодных серых глазах.
Оборотень! Зверь! Побратим нечистой силы! Липкий ужас придавил Демиру каменной плитой к ложу, кончики пальцев похолодели, лоб покрыла ледяная испарина.
– Я не причиню тебе вреда, дитя Солнца, – в третий раз повторил магистр, – когда ты почувствуешь в себе силы сесть на коня, ты покинешь мой дом. А теперь тебе нужно выпить это, – и он протянул девушке серебряный кубок с тёмным зельем, издающим пряный дурманящий аромат.
Демира настолько была раздавлена слабостью, болью и суеверным страхом, что не нашла в себе силы приподняться. Тогда магистр поднёс кубок к её губам, но, хотя пить хотелось сильно, девушка отвернулась и плотно сжала губы.
Красиво очерченные брови магистра сошлись над переносицей, он запрокинул голову и коротко сдавленно засмеялся.
– Ты заставила волка есть со своей руки, и волк ел, чтобы выжить. Ныне ты будешь пить с руки волка, если хочешь жить, – холодно отчеканил он и, приподняв Демиру за плечи, поднёс к её губам питьё.
И когда она глотала горькое зелье, ей на мгновение показалось, что не белая костлявая рука держит кубок, а огромная волчья лапа с длинными, изогнутыми, чёрными когтями.
Воительница зажмурилась, мотнула головой, отгоняя наваждение, а когда вновь открыла глаза, рука, державшая серебряный кубок, была обыкновенной человеческой рукой с длинными тонкими пальцами, не костлявая совсем, разве бледная – и только.
Как долго носило Демиру по свинцовым волнам этого тяжёлого сна, она того не ведала. Выпив колдовского зелья, она рухнула в бездну без конца и начала, без звука и света, чёрную, ровную, незыблемую.
– Хозяин, не оставляй меня больше с нею! – вопил по ту сторону бездны чей-то испуганный голос. – Она умирает! Она бредит и в бреду говорит страшные вещи!
– Она
