style="font-size:15px;"> От сильного огорчения, что все рассказы у меня были дряные, я брал бумагу, на которой они были написаны, насыпал туда табак и крутил себе сигареты. Все одноклассники считали, что я какой-то модернист-гений, очень уважали за оригинальность. Я не говорил, что прочитал это в книге «Архипелаг ГУЛАГ», и что так крутили сигареты в тюрьме, вырывая бумагу из книг. «Может, так и делали, – подумал я, – но это же не исключает возможность того, что я действительно гений». И так с поднятой головой ходил пару дней, пока не вспомнил, что не гений.
Перед окончанием учебного года подошел один из товарищей по русской литературе, чувак, который особенно высоко почитал мое искусство. У него было предложение. Он собрался поехать в Россию учить англискому, но вдруг передумал и решил поехать в страну, где погода получше и зарплата повыше.
– Поеду лучше в Саудовскую Аравию, – говорил, – но ты вместо меня поезжай в Россию. А то я им уже пообещал, и они сильно нуждаются в учителях, так как никто не хочет почему-то к ним, из-за погоды, скорее всего, и может из-за нищенских зарплаток.
– А сколько платят-то, – спросил я.
– Четыреста долларов в месяц.
– Что ж, – ответил я, – поеду. Чего я здесь буду торчать?
3
Сел в самолет и через десять минут вышел из него. Один из двигателей взорвался, и начал из него литься черный, густой дым. Можно было бы подумать, что плохой знак! Но я так не подумал. Через 24 часа уже в Шереметево, спускаясь по лестнице к паспортному контролю, я тоже не принял за плохой знак сильную, на мой взгляд, неудачу одного из пассажиров. Еще в Франкфурте русский мужик начал пить и продолжал хлестать водяру всю дорогу в Москву. Когда пришел к леснице, остановился и не на шутку задумался, морщаясь. Решил он, наверное, что спускаться в пьяном виде не реально, что легче ему будет просто упасть сразу, и он так и сделал, ударив голову о каждую ступенку. По окончании падения упавший мужик встал сам, и в полном порядке (лишь немного крови, что хлынула из раны на башке) прошел контроль.
Меня впустили в страну. Должны были прислать за мной машину, и я искал шофера, но не сразу нашел, хотя он держал в руках плакат, на котором было написано мое имя, увы, неправильно. Пару букв выбросили прочь, и получилось что-то слегка знакомое. Когда я догадался, обрадовался – тот, кто его держал, был смуглым и, по всей видимости, еврей.
Все, что я помнил из своего детского протестантского воспитания (вера мамы взяла верх) было то, что евреи – блаженные. Учили нас с детства, что если по какому-либо поводу окажемся в беде (особено в денежном плане), стоит лишь найти еврея – и все поправится, потому что еврем – благословенные, и необязательно брать взаймы, достаточно находиться рядом, чтобы какая-нибудь часть этого благословения переходила на нас.
– Лишь
