рисовать любую ерундистику.
Пингвин вертит головой, ищет рыбу, чтобы перекусить. Тогда я беру серый карандаш и рисую рыбу. Проглотив ее, пингвин требует еще. Так он проглатывает целых пять, а потом издает свой особый пингвиний звук. Думаю, звук означает, что пингвин доволен.
Вот теперь у меня есть свой пингвин. Завидуйте.
– Пойдем, – говорю я, и мы идем из моей комнаты в коридор.
Пингвин неуклюже переваливается. Он толстый, и клюв у него длинный. В Антарктиде таких точно не водится, а если и водится, то раз в миллион лет.
Мама чем-то гремит на кухне.
– Мама, – говорю я. – Это пингвин. Можно, он будет жить с нами?
Мама всегда выглядит так, словно упала с луны. Из-за уха у нее торчит карандаш, очки на лбу – и она постоянно их там забывает. Настоящий преподаватель Университета.
Когда мы с пингвином появляемся, мама как раз сжигает яичницу. Дым стоит коромыслом.
Глядит на нас мама и спрашивает:
– И что он будет делать?
– То же, что и я, – отвечаю.
– И в школу пойдет?
Я еще не думал об этом, но почему бы пингвину не пойти в школу? Чем он хуже других? Вот мой одноклассник Федя Ушкин – так ему самое место в зоопарке, в компании с гориллами. И он ходит в школу, при этом по математике отличник.
– Пойдет, – отвечаю.
Чтобы дым улетучился, мама открывает форточку. Прохожие могут подумать, у нас пожар.
– Я согласна, но еще спроси у папы, – говорит мама, раздумывая, что бы еще сжечь на обед. – Твой пингвин не будет пачкать паркет?
Пингвин смотрит на маму черными блестящими глазками. И что-то говорит по-своему.
– Не будет, – перевожу я.
– Тогда идите к папе!
Мы топаем в гостиную. Позади нас мама снова пытается не дать семье умереть с голоду.
– Папа! – Мы с пингвином вваливаемся без церемоний.
Телевизор работает. Папа спит с ноутбуком на коленях.
– Папа! Это пингвин. Можно он будет у нас жить? Мама разрешила.
Папе нужно время, чтобы прийти в себя. В голове у него тоже уйма сложных задач – он программист. Программисты все немного того.
– А он не кусается? – спрашивает папа.
– Нет. У него нет зубов.
Папа указывает на длинный клюв пингвина.
– А это что?
– Клюв.
– Вижу, но таких клювов у пингвина не бывает!
– У моего бывает, – отвечаю я. – Он очень редкой породы. Суперимператорский.
Пингвину нравится это слово, он кивает.
– Если обещаешь, что от него не будет неприятностей, тогда пусть живет с нами, – говорит папа.
Я смеюсь.
– Какие от пингвина могут быть неприятности?
Папа погружается в раздумья.
– Только спроси у сестры. Если она разрешит, тогда пусть пингвин остается.
Танька – противная. Большая и грубая, я с ней часто дерусь. У нее зеленые волосы, глаза подведены черным. Думает, вся из себя крутая, если учится в десятом классе.
За ее дверью гремит музыка. Мы с пингвином стучимся. Танька открывает и орет:
– Чего надо?
– Мама и папа разрешили пингвину жить у нас. Если ты разрешишь.
До Таньки доходит не очень быстро. Пингвин, задрав голову, слушает музыкальный грохот из ее комнаты.
– Какая жуть! – говорит Танька. – Что за урод?
Рассказываю. Она:
– Нет! Никаких уродов! Никаких пингвинов!
– Если не разрешишь, я скажу папе, что ты лазила в его ноутбуке и знаешь пароль. А папин ноутбук – это святое.
Танька становится красная, словно кетчуп.
– Паршивец!
– А потом пойду к маме, и она узнает, как ты стащила из ее кошелька кое-что.
Ясно дело, речь о деньгах. Танька тратит их на всякую ерунду. Этой ерундой завалена и заклеена вся ее комната. Но этой ерунды моей сестре мало – надо больше. И Танька понемногу тянет из родительских кошельков.
– Шантажист! – возмущенно пыхтит Танька. Ей даже пожаловаться некому. Если в гости придут бабушка и дедушка,
