на них с полуторатысячелетней высоты. И всё же Иоанн сильно сомневался, что его современники, обладатели учёных степеней и въедливые исследователи, были мудрее, чем Прокопий Кесарийский. Их забудут, а Прокопия будут читать и спорить, пока живо человечество.
Насколько же дальновидным оказался хитрый византиец, предоставив будущим поколениям возможность общаться с ним напрямую, а не восстанавливать картину его размышлений по жалким крупицам! «Вместо разговора с профессором, – хохотнул Иоанн, – лучше поговорить с Прокопием. И пользы больше, и беседа приятнее».
Наслаждаясь величайшим изобретением человечества – словами, Иоанн переписывал начало своей работы, посвящённой императору Византии Юстиниану Великому, и мысленно сравнивал себя с Прокопием. Он написал этот текст полгода назад для вступительного экзамена в Политическую академию Аббертона и был зачислен, как того и хотел отец. Текст Иоанну нравился.
Основываясь на недавних публикациях, Иоанн доказывал, что крах усилий Юстиниана по возрождению Римской империи объясняется не, как традиционно считалось, чрезмерным перенапряжением Византии, то есть не глупостью императора Юстиниана, а объективным фактором: бубонной чумой, истребившей свыше трети населения Византии и миллионы людей по всему миру. Работа пришлась по вкусу профессору, которому предстояло курировать обучение Иоанна в Аббертоне, и, не дожидаясь личной встречи, тот отправил Иоанну письмо, предлагая переработать работу в статью для публикации.
Основные претензии касались методики работы со свидетельствами Прокопия и прочих античных авторов – профессор рекомендовал критически проанализировать их и поправить стилистику. Выкроив неделю в конце лета, Иоанн принялся за дело. Родители позавчера улетели отдыхать в Африку, Мелисса поцеловала брата и укатила со своим молодым человеком (существование которого держалось в нестрогом секрете) в Лондон, на Ноттинг-Хиллский карнавал, и Иоанн, оставшись один, погрузился в VI век от Рождества Христова.
Иоанн почти не выходил из дома – разве что навестить в конюшне старую Грейс. Ездить верхом он так и не научился – гулять водил её конюх. Этим солнечным утром Иоанн перекинулся парой слов со Стивеном по скайпу – друг звонил ему из Нью-Йорка, где готовился к учебному году в Гарварде, – и сел за письменный стол.
Стивена не особо интересовала история, только глобальные процессы, и на статью друга он откликнулся скупой рецензией: «Любопытно». Но для Иоанна император Юстиниан, историк Прокопий, полководец Велизарий и все, с кем он встречался на страницах книг и чьи имена отстукивал на клавиатуре, были живыми собеседниками. За звучанием их имён, сохранившимися изображениями, рассказами об их привычках, личной жизни и подвигах Иоанн видел людей. Людей, которые жили, ходили по земле, любили и умирали. Они дышали тем же воздухом, видели такие же закаты и рассветы, они мыслили, они существовали. За каждой строчкой,
