днём в субботу.
– Спасибо. У меня для тебя есть подарок.
– Да, мне Бишоп рассказал. Поздравляю.
– Ладно… – Иоанн уже отошёл от корпуса. – А что там за драка в Европарламенте?
– Драка? – переспросил отец. – Из-за Евроармии?
– Это же твой проект?
– Нет, ну не только мой…
– Я слышал, они проголосовали против.
– Правильно, – подтвердил отец. – Но это не имеет значения. Прибалты с поляками устроили шумиху, что это будет не армия, а фикция, что они предпочитают НАТО…
– И скандинавы, да?
– Поляки хотят, чтобы их защищали от России, – сказал отец. – А Россия сама в наблюдательном совете этого проекта, вот и обиделись. На самом деле там всё нормально – французы, немцы и итальянцы подписались, а Вашингтон мы убедим на «большой восьмёрке», так что эти ребята… – Отец кашлянул. – Остальное не по телефону.
– Понятно, – сказал Иоанн. – Ладно, у меня тут лекция…
– Пока, – попрощался отец. – Матери позвони.
3 мая 2039 года. Поезд Дели—Пекин
Элизабет прижалась спиной к стенке туалета: ногой упёрлась в унитаз, протянула над раковиной левую ладонь и растопырила пальцы. В мягкой коже между указательным и большим пальцем темнел небольшой квадрат, вживлённый чип-идентификатор. Элизабет взяла нож покрепче и надавила режущей кромкой лезвия на кожу.
Поезд повернул, Элизабет тряхнуло, но она сохранила равновесие. Нож был недостаточно острый, но выбирать не приходилось. Эта штука в руке ей надоела, этот чип-идентификатор её просто достал: свидетельство покорности, клеймо позора, которое теперь вживляют поголовно всем воспитанникам детских домов. Элизабет вживили чип одной из первых, ещё до того, как процедура стала массовой и обязательной: христианский дом спасения «Надежда», белое трёхэтажное здание на берегу экологически чистого озера Бхалсва, опасался побега юной воспитанницы.
Попав в детский дом в двенадцатилетнем возрасте, спасённая из рабства Пурпурного Человека Элизабет вела себя, мягко говоря, непросто. Сперва она отказывалась разговаривать с воспитателями, объявляла голодовки и даже нападала на врачей. Психиатры несколько раз пытались диагностировать у неё нарушения в развитии, и только её цепкий взгляд, быстро оценивавший происходящее, помог распознать в Элизабет умную, способную, но до смерти напуганную девочку.
Первый год она не ходила на уроки и ни с кем не общалась. Её пришлось заново учить читать и писать, но сложнее всего было справиться с её страхами. По ночам Элизабет мучили кошмары, а днём накатывали приступы паники. Хуже всего было то, что, понимая тяжёлое состояние девочки, воспитатели дома спасения принуждали её к послушанию: бесконечно указывали, как нужно себя вести, а если она не слушалась – били, и боль неизменно была пурпурного цвета.
Со временем Элизабет успокоилась; когда ей бывало тяжело, когда Пурпурный Человек снова появлялся,
