половине тут же хлопнула дверь: кто-то поспешил оградиться от бранных слов и надвигающегося скандала.
– Ты почему пьянку допустил? – перешёл комэск на сдавленный шепот. – Ты почему своего бойца оставил?
– Так он же победил, имеет право отметить! – оправдывался комиссар. – Я его не у белых оставил, а у своих… Клюквин сказал, нормально всё будет…
Семенов обернулся к рядовым конникам:
– Вернуться в расположение!
Адамов и Вихрев, козырнув, ушли.
– Ты, Буцанов, с дубу рухнул, что ли?! – на лбу у Семенова дрожала вздувшаяся вена, желваки вздувались и опадали. – Ты что мне тут поёшь, комиссар?!
Буцанов и раньше видел комэска в таком состоянии. В прошлые разы это заканчивалось лобовой контратакой на превосходящие силы противника – или приказами о расстреле. Буцанов помялся и, шагнув к столу, уселся тяжело на лавку.
– Да что-то нашло, командир, – он опустил голову. – Пока с Клюквиным был, казалось, что и ничего такого… пусть боец отдохнёт…
– Ты понимаешь, что ты мне всю дисциплину, с таким трудом отстроенную, ломаешь?
– Прости, командир… Но он вернётся, никуда не денется…
Пшенкин объявился к вечеру, с разбитым лицом и без шашки.
Буцанов при виде его только крякнул и принялся торопливо перематывать портянки – что будет дальше, он уже догадывался.
– Докладывай по сути, – приказал комэск Пшенкину. – Коротко.
– Напоили, предлагали в карты играть на гурду, потом купить хотели, – самогонкой от казака разило за пять шагов, слова давались ему тяжело. – Я отказался, ну и вот!
Он задрал опухшее лицо.
– Виноват, командир, готов…
– Да вижу я, что ты готов! – оборвал комэск. – Только не в тебе дело! Ты весь эскадрон опозорил! Получается, что эти анархисты могут моих бойцов спаивать и избивать! Ложись спать, победитель!
В последнем слове прозвучала откровенная издевка.
– А мы поедем с этими гадами разбираться!
– Командир, как же так?! Я первым туда скакать должен!
– Остаёшься здесь, я сказал! Ты уже все, что мог, сделал!
Лукин молча тащил во двор седло и сбрую – седлать Чалого.
До Ореховки было четыре версты. Поднятый по тревоге первый взвод, отделение «Ангела смерти» и две лучшие эскадронные тачанки, на кованых рессорах, с пулемётами на новых стальных рамах, добрались туда за полчаса. Уже смеркалось.
Штаб Клюквина долго искать не пришлось, первый же встреченный на улице мужик указал на избу с ярко горящими окнами.
– Да вон…
Одна тачанка наставила пулемет на входную дверь, вторая развернулась пулеметом вглубь села, контролируя подходы к избе. С карабинами наперевес конники окружили штаб.
Семенов спрыгнул на землю, накинул вожжи Чалого на забор и, махнув рукой, пошёл ко входу. Сидор с рукой на перевязи, «Ангел смерти» и четверо
