style="font-size:15px;"> «Это небывалые холода, это нашествие волков соблазнили добрых католиков обратиться к древним суевериям», – размышлял за сливовою настойкой брат Фома, – «Либо несчастных защитим от ужаса перед оборотнями мы, доминиканцы[2], либо им, напуганным, принесут свою ложную простоту веры, свою лживую чистоту вальденсы».
«Почему это ваши молитвы не помогают от волков и от морозов?» – спросят вальденсы[3] несчастных, – «А потому что, каковы молитвенники, такая и подмога. Чего ещё вы хотите дождаться от таких безграмотных, но таких сребролюбивых кюре?»
Всё припомнят. И кто грехи умирающему стеклодуву не отпускал, пока не получил от него пожертвования. И кому браконьеры молебен заказывали об успехе своего подлого и неблаговидного дела. И малолетнего епископа. Да ещё спросят, почему это безграмотных и развратных горожан никто настойчиво не наставляет в Писании. Да пусть хотя бы у ткачей жёны на обозрение грудь не выставляли. Уж их-то мужьям есть чем прикрыть наготу. А как спросят, будете наставлять, если читается Писание у вас по праздникам, да и то на латыни?
Вот вам, заблудшие, по вере вашей, по грехам – и мороз, и волки. Вот тебе, братец Фома, выездной суд в эту волчью дыру. Вот вам, суеверные горожане, проповедь. А если не соберётесь послушать о том, как губите вы своими амулетами и заговорами душу, будете отлучены от Церкви. Пускай волки дальше ваше стадо пасут.
Брат Фома читал проповедь о чистоте веры в воскресение, следующее за праздником Богоявления. После мессы инквизитор собственноручно прибил к дубовой доске, укреплённой на двери собора, два указа. Указ Веры требовал от прихожан доносить на каждого, не считаясь с его званием и родством, кто только распространяет суеверия. Указ Милости давал тридцать дней любому горожанину или селянину, чтобы покаяться и взять на себя нетяжёлую епитимию[4].
Надо вам сказать, что средневековый город обязан был безвозмездно предоставлять в помощь инквизиции любых требующихся работников. Поэтому указ Веры и указ Милости аккуратно переписывались писцами ратуши, а затем изо дня в день зачитывались на площадях и перекрёстках городскими глашатаями. Те же глашатаи созывали народ послушать инквизиторов.
День проповеди о чистоте веры выдался безукоризненно ясным, ярким, похрустывающим снегом. Блестящим, мигающим с веток и с окон разноцветными огоньками инея. Гул соборного колокола собирал горожан на площадь. Шли они неохотно – на проповеди нужно будет стоять перед крыльцом, раз иноземный монах будет им говорить со ступеней собора, а такой красивый день выдался слишком уж морозным.
Люди кутались в плащи и шарфы. На лицах юных дам чернели маски, защищающие кожу от непогоды. Брат Фома горевал, что не понять ему выражений лиц слушателей, что движения тел не разобрать – скованны многослойной одеждой. Получалась проповедь почти вслепую. Но тёплый воздух выносил из помещения храма запахи ладана, и монах понемногу приободрился.
Больше часа брат Фома обличал
Доминиканцы – монахи Ордена проповедников, основанного святым Домиником (1170–1221). Одной из главных задач ордена стала борьба с ересями. Во времена описываемых событий, прежде всего – с катарской, уже истребляемой инквизиторами, и вальденской.
Вальденсы – деятели религиозного движения, признанного во времена описываемых событий еретическим. Вальденсы стремились довольствоваться малым и необходимым, жить не противореча Писанию. Они отвергали разбогатевший католический клир, требовали от пастырей верности, аскетизма, чистоты в словах и в делах. Вальденсы были не согласны с некоторыми догматами и убеждениями современной им католической церкви.
Епитимия – здесь – неоспариваемое указание, данное кающемуся грешнику от исповедника (либо от епископского суда, либо от суда инквизиции) совершить определённые действия для оставления греха и заблуждений, ради спасения своей души.
