Задверья, и, кажется, уже успел подремать.
В Задверье темно, так темно, как может быть только в самую темную ночь в году. Здесь вечная Ведьмина Ночь, но мы видели друг друга очень отчетливо, не смотря на тьму.
–Надо отсюда выбираться, – глубокомысленно проговорила я, скорее разговаривая сама с собой, чем обращаясь к Олле. Но тот все равно приоткрыл глаз, между красиво очерченных губ показался раздвоенный змеиный язык.
–Надо, – согласился Привратник, – но как?
Хороший вопрос. Я зашарила по карманам куртки. Здесь, я точно помнила, что он был здесь! В руку скользнуло что-то металлическое и холодное, как лед. Кожу обожгло морозом, рука онемела до локтя.
–Терпеть не могу подобные штучки, но сейчас оно пригодится нам, как нельзя кстати, – пояснила я, стараясь не глядеть в ехидно прищуренный глаз Оллы. Да, мне было стыдно. Использование артефактов, изготовленных по запрещенным технологиям клана темных эльфов, преследовалось по закону. Стоило вспомнить зловещие маски Чистильщиков, которые приходили за нарушителями закона и порядка, и кровь застывала в жилах. Я никогда не боялась оказаться вне закона, и так живу на самом краю, но нет смерти ужаснее, чем попасться в руки Чистильщиков. Уж лучше вернуться в Бездну!
–Что это? – заинтересовавшись, Олла подплыл чуть ближе, чтобы хорошенько рассмотреть. Я разжала руку, демонстрируя Привратнику маленький, едва ли в четверть ладони, свисток.
Руку сводило от потустороннего холода, пальцы посинели и покрылись тонкой корочкой льды:
–Это манок. С его помощью можно призвать Дверь.
Олла нахмурился, обмозговывая ситуацию. Призвать Дверь – значит нарушить все основополагающие законы Города Дверей, пустить под откос то хрупкое мироустройство, которое не позволяло провалиться Городу в Бездну.
–Не безопасно, – категорически резюмировал полубог, упрямо складывая руки на груди. Я понимала его позицию: Привратник не только охранял вход в Бездну, он еще и наблюдал, чтобы порядок не нарушался, жестоко карая преступников. Один раз он уже пощадил меня, но и он не настолько великодушен, чтобы спускать все мои грешки снова и снова.
Но выбора у нас не было. Иней уже добрался до локтя, онемение мышц сменилось тупой болью. Держать манок в руке было мучительно, мысль о том, чтобы поднести к губам, казалась сумасшедшей. Олла молчал. На одной чаще весов лежало время, которое мы теряли впустую, ожидая мимопроходящую Дверь. На другой – мироустройство, которому Олла служил тысячи сотен лет.
–Ты уже использовала его?
Тяжелый вздох, чтобы смириться с правдой. Пауза.
–Да.
–Когда? – голос Оллы зазвенел от напряжения. Крыло, багряное, темное, запылало. Гнев, преобразованный в огонь, плевался искрами, освещая Задверье на много километров вокруг.
Язык отказывался повиноваться, глотка пересохла:
–Давно. Очень. Ситуация была
