клинику, начиненную компьютерами, томографами и лазерами.
Воронович извлекла из ящика со старыми документами диплом кандидата таких-сяких наук, характеристику института трам-пам-пам CCCР, выложила все это на стол, развернула газету с заметками об открытых вакансиях. В кресле, вздернув домиком рыжие брови, развалился сын, отозванный с началом учебного года из английской школы. Он брезгливо листал российские учебники.
Только Лисич не унывал. Посветлевший лицом он строил планы, каркал, прятал под капюшон длинного черного жакета горб и летал на костылях от одной встречи с правильным гражданином к другой.
Философ, психотерапевт, экзорцист
– Возвращайся, – каркнул Лисич в телефонную трубку Воронович. – Хватит бездельничать.
Так появился знаменитый психотерапевтический театр у Арбатских ворот. Это был Метод. Лисич больше не нуждался в штучном элитном клиенте – его влекли массы. Массы, полных скрытой ненависти. Лисич чувствовал: он понял это время и снова ухватил самую его суть. Ненависть пожирала людей изнутри и жаждала выхода. Он, Лисич, вскроет этот нарыв!
– Надо работать с группами! – ковылял Лисич по квартире Воронович, – пять-шесть групп в день, группы по восемь человек. Сотни освобожденных нами людей в месяц! Таков теперь наш бизнес-план.
На раздобытые Лисичем под верные поручительства кредиты они сняли целый этаж в доме у Арбатских ворот. Из трех огромных смежных комнат выстроили хитро устроенное театральное пространство. Первая комната выглядела как обычный кабинет групповой психотерапии с диванами, креслами и пуфами пока… Пока не открывалась штора-занавес, протянутая вдоль стены, и тогда обнаруживалось, что никакой стены нет. Перед участниками группы раскрывался зрительный зал с рядами пустых сидений, а сама комната превращалась в сцену. Комнаты поскромнее были отданы под администрацию, врачебный кабинет и приемную – скромного в духе времени минималистичного убранства. Новых клиентов с независимым видом встречала Секретарша – коротко стриженная по моде, в плоских мокасинах, вся утянутая в потертый деним.
Работа пошла. Лисич вдохновенно освобождал массы от ненависти. Он продавал им право ненавидеть. Разрешал ненавидеть со всей яростью и злобой, на какую только хватало сил. Лисич и Воронович раскрывали занавес, и клиенты обнаруживали себя перед пустым зрительным залом. Они робко, с дрожью в коленках, озираясь и стыдясь друг друга подходили к краю сцены, как статисты, впервые попавшие на съемочную площадку. Лисич обожал этот момент. Сидя за шторой, невидимый и могущественный, он каркал в микрофон:
– Так пусть воздастся вашим обидчикам прямо здесь! Сейчас вам можно все! Кресла этого зрительного зала только кажутся пустыми. На самом деле там сидят они – в каждом кресле от партера до галерки – они. Люди, которые заслуживают вашей ненависти! Вы узнали их. Так скажите им, скажите (повышая тон), скажите, как
