я вовсе ничего не выдумал, был такой случай. Так и везли несчастного камчадала, не в добрый день выкрикнувшего «слово и дело», везли того, на кого он крикнул, обвинив в оскорблении императрицы Анны Ивановны, везли свидетелей. Все лето, два с половиной месяца, кандальники тащились через хребты оленьими тропами до Якутска. Зимой, когда встала река, их в санях повезли в Иркутск и оттуда еще два года везли до Москвы, до страшной Тайной канцелярии. И все три года ни на час не снимали с них кандалов!
В Москве же пришлось всех «фигурантов дела» сначала откармливать и отпаивать два месяца, пока они не пришли в хотя бы относительно вменяемое состояние, а потом уж и пытать.
А пытали по «слову и делу» не только обвиняемого, но и свидетелей, и того, кто кричал, – всех, проходящих по делу, в совершенно обязательном порядке. Так что «слово и дело» оказывалось прекрасным способом отомстить, особенно со стороны худородного высокородному. Конечно, под пытку шли оба, но кто терял больше при этом? Стоит ли удивляться, что при «слове и деле» полагалось сразу же схватить всех «фигурантов» и «беречь накрепко, чтобы над собой никакого дурна не учинили». Потому что и «дурно чинили», и, уж конечно, бежали без памяти, куда глаза глядят.
Вообще же политический сыск был не только крайне жестоким, но и крайне тупым, неразборчивым. Поскольку царская семья жила в верхних кремлевских покоях, всякое покушение на жизнь, здоровье или достоинство царя и его семьи называли «государево верхнее дело». Приведу несколько примеров таких политических процессов.
«Худ государь, что не заставляет стрельцов с нами землю копать», – высказался крестьянин Данило Марков, которого заставили копать ров на Щегловской засеке, а стрельцы в это время били баклуши.
Маркова арестовали, пытали, били батогами за его «поносные слова».
«Как я не вижу сына своего перед собой, так бы де и государь не видел света сего», – вырвалось у неосторожной казачки Арины Лободы, винившей царя в том, что ее сына Ромашко так и не выкупили из татарского плена.
Арина посажена в тюрьму.
«Ты, Евстрат, лучше царя стал!» – похвалил своего соседа Евстрата Туленинова боярский сын Дмитрий Шмараев. Евстрат дал взаймы ему овса на семена… Перепуганный Евстрат тут же донес, а Шмараев с перепугу «бежал безвестно».
Иван Шилов, кабацкий голова, даже не упоминал царя, он просто сделал ошибку в официальной словесной формуле: вместо «кабацкое государево дело» сказал «государево дело – кабацкое». Бит батогами.
Чудинка Сумароков, дворовый человек Б.И. Морозова, стал развлечения ради стрелять по галкам, сидевшим на одной из труб Чудова монастыря, и «от той его стрельбы пулька прошла в царские хоромы». За то, что он «такова великого и страшного дела не остерегся», несчастному чудинке отсечена левая рука и правая нога.
В подмосковном селе Черемушки, на вечеринке у крестьянина Кузьмы Злобина, дети боярские Семен Данилов и Василий
