повернувшись к нему лицом, я прячу за спиной пузырек, сжимаю в кулаке и отодвигаю томик подальше.
Рука левая, сломанный палец задевает стол. Больно. Кощей стучит челюстью:
– Да что ты прячешь там? Как дите малое. Я ж тебя всего знаю. Облупленного. Вдоль и поперек.
– Не смею сомневаться, Государь, – кланяюсь.
– Тогда чего прячешь? – череп чуть повернут в сторону. Если бы у него были глаза и веки, он бы сейчас, наверное, хитро щурился.
– Могу я спросить, Государь?
– Валяй.
– Вы сейчас хитро щуритесь?
Челюсти скрежетнули друг о друга.
– А что ты видишь?
– Да позволено мне будет сказать, Государь, я вижу ваш череп. Глазницы ваши.
– Вот и славно. Мой череп щурится?
– Нет.
– И зачем спросил?
– Хотел, Государь, да простите мне вольность, узнать, что у вас на ду…
Я осекся. Кощей стоит неподвижно. Провалы в черепе обращены ко мне.
– Ну?
– Прошу прощения, Государь, хотел узнать, что у вас внутри.
Он мелко затрясся, челюсть съехала набок. Царь поправил ее рукой.
– Все пытаешься знать больше, чем тебе положено, Пушкин?
Я вновь почувствовал, будто он смотрит на меня лукаво, хотя в оголенных костях ничего не могло поменяться.
– Когда-нибудь я сожру тебя, и ты все узнаешь, – он снова задребезжал костями в сухом смешке.
– Слушаюсь, Государь.
– Ну да будет. А теперь давай, что ты там прячешь, – Кощей строго протянул перед собой раскрытую костяную ладонь. До кисти его руку скрывал расшитый золотым узором бархатный темно-красный рукав. Вторую руку он заложил за спину и слегка подался ко мне.
Я чувствовал страх, мне отчаянно не хотелось отдавать ему пузырек. Я выпустил стекляшку обратно на стол и попытался нащупать что-то другое. Пузырек повалился набок и звякнул. Я весь сжался, прильнул к столу, поспешно шаря в поисках замены. Сломанный палец больно чиркает по дереву. Я закусил язык. Сгреб что-то рабочими пальцами и выложил это на ладонь Кощея.
Скомканный разлинованный листок. От бутылочки.
– Так не стоит делать, – он скатывает бумажку в шарик двумя пальцами и дает ей провалиться между фаланг. Шарик падает на пол: мои попытки изобразить наивность его не впечатлили.
В груди екает. Я снова шарю по столу обеими руками, ищу пузырек, не решаясь повернуться к Кощею спиной. Это занимает мучительно много времени. Так долго. Где же? Пропади он пропадом. Наконец чувствую под пальцами прохладное стекло и протягиваю Государю. Он берет пузырек, подносит к черепу.
– И все? Все ради этой дряни?
Мне чудится, что он сбит с толку. Он сжимает пальцы. Хруст. Стекло крошится. Зеленая жидкость сочится между фаланг его пальцев, сквозь тонкие кости кисти, капает на пол. Образуется небольшая лужа. В нее падают мелкие
