ние с прогулкой в лесу, как уже неоднократно поступали мастера публицистического жанра, очень быстро приходишь к осознанию того, что прочтение романа сродни неторопливой прогулке по лесу, где каждый элемент пути выстилается перед тобой таким образом, чтобы читателю невозможно было «оступиться», незаметив неожиданного препятствия на пути, или свернув «не туда» Однако, такая прогулка уже сама по себе подразумевает длительный характер с перспективой обозрения большого числа мест и событий. Торопиться путнику некуда, не потому что ему больше нечего делать, а потому, что ещё до того, как он переступил порог этого пространства, он уже отдавал себе отчёт в том, что его путь будет длиться не один день.
В случае с рассказом, такая «прогулка» представляется совершенно по-иному. Незадачливый путник, оказавшись в этом «лесу» впервые, едва ли подозревает, когда именно закончится избранный им маршрут. Разумеется, он понимает, что это будет скорее осторожное и напряжённое путешествие, в котором в любой момент может произойти что-то, что, так или иначе, повлияет на весь маршрут. От случайных ухабов и поворотов «не туда» здесь уже никто не застрахован. Но несёт ли кто-либо ответственность за то, что каждый конкретный читатель неминуемо встречает на своём пути?
В свой работе «Роль читателя» знаменитый профессор семиотики миланского университета Умберто Эко писал о текстах следующее: «Тексты – это ленивые механизмы, которые всегда просят других взять на себя часть их работы»
В этой, незамысловатой на первый взгляд, фразе заключён потрясающе глубокий смысл, раскрывающий природу того таинственного процесса, который происходит в сознании читателя, когда он остаётся с текстом «tête-à-tête». Во многом переживание сюжета это уже вопрос частной интерпретации, однако трудно не согласиться и с тем, что от изначально-проделанной работы автора зависит не мало. Отсутствие весьма конкретных описаний того или иного явления в работах Франца Кафки, к примеру, позволяет миллионам читателей со всего мира, с самыми различными культурными «бэкграундами» воссоздать свой собственный «замок», или же по-своему увидеть как преобразилась внешность Грегора Замзы.
Таким образом, становится очевидным, что роман и рассказ, при всех своих различиях, метрических и ментальных, имеют, по крайней мере, одно общее свойство – они нуждаются в участии читателя, чтобы обрести способность оживить хранящиеся в них потенциалы.
При написании каждого из рассказов, вошедших в эту книгу, мне пришлось пережить абсолютно новые ощущения, встретиться с качественно новыми препятствиями на пути текста. И трудности мои вовсе не ограничивались одной только необходимостью оставаться в рамках объёмов рассказа. Пытаясь передать историю в форме именно рассказа, а не целого романа, заставляет «ткать» качественно другую материю текста.
В конце-концов, каждый представленный в данной книге рассказов, не такой уж и короткий. Я сам затрудняюсь сказать, существует ли какая-либо сюжетная связь.
Как и в других моих работах, я пытался совместить рассказываемую историю с историческими фактами, о которых не часто можно услышать в повседневной жизни, поскольку они выпадают из современной, беспощадной конъюнктуры. Я же меж тем, на скромных правах автора, продолжаю верить в тот принцип, что многое из того, что люди сегодня забывают, может легко стать предметом неподдельного интереса, если только получит соответствующее нарративное оформление.
Всякий исторический факт, лёгший в основу сюжета каждого из представленных в этой книге рассказов, имеет собственную сноску с пояснениями. Это не просто справочная информация, а скорее связующим мостком между миром существующем в объективной действительности, частью которого мы все являемся, и того «леса» прогулка в котором вам теперь предстоит.
Отправляясь в этот путь, ни один из вас не нуждается более в моих назидательных словах. Просто перелистните страницу, и сделайте первый шаг….
За недоступным горизонтом.
Пьер проснулся и не сразу сообразил, где он находился. Осмотревшись вокруг, просканировав взглядом окружающее его пространство, он понял, что визуального анализа будет явно недостаточно, чтобы восстановить картину недавно произошедших с ним событий.
Тогда он прикрыл глаза, и сделав глубокий вдох, позволил своему обонянию частично взять на себя функцию зрения, анализируя пространство. В воздухе пахло пряностями, и этот запах, уподобившись театральной кулисе, должен был маскировать тяжёлый запах жаренного мяса.
Теперь настал черёд слуха. То, что слышал Пьер, едва могло бы ем помочь разобраться в ситуации, ведь где-то там, за пределами тесного пространства в котором он оказался, сразу несколько голосов о чём-то оживлённо дискутировали. Звуки непонятной, инородной речи часто сопровождались хлёсткими шлепками – собеседники делали какие-то экспрессивные жесты, очевидно, чтобы подчёркивать значимость сказанных ими слов.
Пьер находился в небольшой комнатушке, заваленной
