лежат под деревянными пирамидками, на которых и фамилий-то никаких нет, а то и просто в бурьяне.
Да, Олесич стрелял в Кривоносова и знал, что стреляет именно в него, а не в диверсанта, но всё там, на дороге, произошло так быстро, что ему некогда было думать, стоит стрелять или нет и чем это может для него обернуться. Нажал он на спусковой крючок автомата совершенно бездумно, механически, нажал инстинктивно, потому что если бы о его доносе знал один лишь Кривоносов, то нажимать стоило, а когда об этом узнали другие, то это дело уже совсем другое, от смерти одного Кривоносова не зависящее: о доносе Олесича так и так прознают в батальоне. А там стукачей не жаловали. Однако с той самой минуты, как Кривоносов велел ему подойти к полковнику Матову и доложить о будто бы имеющем место заговоре бывших офицеров, в Олесиче угнездился страх, этот-то страх и нажал на спусковой крючок автомата. Он убил бы и Пилипенку, если бы того не зарезал диверсант. Убивать, убивать – убить всех! – вот что владело им в ту минуту. И только потом на старый страх наслоился новый – оттого что убил и об этом тоже могут прознать, хотя убийство становилось бессмысленным.
Потом майор Голик, начальник отдела Смерш при дивизии Матова, все допытывался, что произошло на дороге и, главное, каким образом Олесич оказался в компании старшего лейтенанта Кривоносова и Пилипенки. И про Красникова с Матовым тоже спрашивал, но из бумаги велел их вычеркнуть и переписать ее заново. И про Пивоварова с Гавриловым тоже. Получалось, что никакого разговора бывших офицеров перед выходом на позиции не было, что Олесич с особистом встретился случайно, и если бы не диверсанты, то ничего бы и не случилось. А если так почему-то нужно было майору Голику, то Олесичу это нужно было тем более, и он даже убедил себя, что так, собственно говоря, оно и произошло: сам случайно встретился, ротный случайно подвернулся, комдив случайно шел мимо. А в общем, это так давно было, что всех деталей он и не припомнит.
– Хорошо, – произнес чернявый следователь. – На этом пока остановимся. А вы, Федор Аверьянович, хорошенько подумайте и вспомните все подробности. Это очень важно. А пока можете быть свободны.
Глава 21
Жарко, душно, безветренно. Солнце висит над самой головой, и короткая тень бежит сбоку, похожая на клеща. Со стороны заводов, вытянутых в линию вдоль железной дороги, уходящей одним концом к Харькову и далее к Москве, а другим к Ростову, несет угарным газом и еще чем-то серным, – как из преисподней, если бы она существовала на самом деле. Мрачные развалины смотрят по сторонам пустыми глазницами окон, лохматятся ржавыми железными балками и трубами. На пыльных улицах ни прохожих, ни ребятишек.
Олесич вышел на улицу под яркое солнце, не веря, что так дешево отделался. Он боялся оглянуться, ожидая, что его могут окликнуть и вернуть, и удалялся от военкомата, куда его вызвали повесткой, медленно, с трудом переступая непослушными ногами. Только свернув за угол, несколько успокоился и развернул повестку, обыкновенную военкоматовскую повестку, увидел, что в ней значится, будто он в военкомате пробыл с девяти утра до семнадцати вечера, то есть весь рабочий день, и, следовательно, на завод
