и тот добродушно заулыбался.
– Шкварки – это есть… – Теперь уже Олесич с надеждой глянул на Малышева.
– Даст ист швартен… одер гриибен, – перевел Малышев.
– О, я понимать! О, эта есть вкусна! Это есть оч-чень вкусна! – в восторге вскричал Дитерикс, потирая руки.
– Так я про что и говорю! – обрадовался Олесич. – Угощу тебя этим самым швартен. Шнапс имеется. Зер гут шнапс имеется – водка! И ты, Михаил, тоже пойдем. А то вместе работаем, а чтобы посидеть за столом, по душам поговорить – этого у нас нету. У Франца, сам знаешь, ни семьи, ни приятелей, ему ж, поди, тоска зеленая дома сидеть. Я ж понимаю. По-человечески если…
– Чего это вы вдруг? Праздника вроде никакого… – подозрительно глянул на мастера Малышев. – Да и хозяйка еще неизвестно как посмотрит на таких гостей.
– Да ты, Михаил, за хозяйку не беспокойся: она у меня вот где, – показал маленький кулачок Олесич, и Малышев внутренне улыбнулся, зная Олесичеву жену, втрое массивнее своего тщедушного мужа. Олесич, однако, заметил насмешливую искорку в глазах слесаря и заторопился пуще прежнего: – А главное – немцу удовольствие доставим. Они ж до свинины дюже падкие. Для них шнапс и швайне – первейшая еда. Так что я от чистого сердца. Честное слово! – И, обращаясь к Дитериксу: – Франц, ком нах майн хауз – ко мне то есть (Олесич ткнул себя пальцем в грудь). Колбаса эссен, швартен эссен, шнапс тринкен[18]…
– О-о! – воскликнул Дитерикс в восторге от предвкушения угощения и с надеждой глянул на Малышева.
Дитерикса не столько прельщало само угощение, как то, что впервые за время пребывания в России его приглашали в гости, что, наконец, не надо идти в опостылевшую квартиру и, разбирая шахматные этюды, убеждать себя, что все идет хорошо, что ему не на что жаловаться. К тому же отказаться от приглашения было бы верхом неприличия. Если его приглашают, следовательно, он становится здесь своим человеком, перегородка, отделяющая его от русских, наконец-то стала рушиться, и было бы глупо с его стороны эту перегородку удерживать. В то же время Дитерикс полагал, что идти к мастеру Олесичу он может только вместе с Малышевым, который как бы станет свидетелем, что он, Дитерикс, ничего себе такого не позволял и вел себя в гостях вполне лояльно по отношению к властям и местным порядкам.
– О, Микаэл, – умоляюще протянул руки к молодому рабочему Дитерикс. – Маленьки фергнюген есть гроз фергнюген[19]. Я извинять и благодарить.
– Ну, ладно, пойдем, – с явной неохотой согласился Малышев и постарался улыбнуться, но улыбка получилась кривая: не умел Малышев врать, не научился.
Дитерикс разразился бурным потоком немецких слов, а с узкого лица Олесича спала напряженность ожидания. Он засуетился, мелко потирая ладони и восклицая одно и то же:
– Дас ист есть гут! Дас ист есть гут![20]
Глава 26
Идти в гости вот так, в поношенном и затертом костюмчике,
Шнапс тринкен – пить водку.
Гроз фергнюген – большое удовольствие.
Дас ист есть гут – это есть (есть) хорошо.
