почти графское, все-таки граничный город, и охрана лучшая, почти как у меня, и годами ты почти как я, а все никак не разберешься, что курицу несут на алтарь не для того, чтобы ее потом сожрать, а для крови, из нее выпущенной.
– Кур предоставлю сколько угодно, – отмахнулся барон.
– Кур он предоставит, старый лис, – вздохнул граф. – Ну ладно, я был бы не я, если бы не приготовился к твоему упрямству. Есть у меня мясо для заклания. И без тебя есть. Считай, что дар от самого предстоятеля Храма Гнева Богов. Выпустим потроха дюжине-другой человечишек, и опять за стол. Уж больно хорошее жаркое ладит наш… твой кок. А завтра уж дальше, да. А куда дальше, пока не скажу. Страда начинается. Особенная страда! Не такая, как каждый год. Великие времена настают, приятель. И ты еще услышишь про меня!
– Почему дюжине-другой? – не понял барон. – Обычно обходились парочкой. И где вы набрали столько погани для казней?
– Я ж втолковываю тебе, что нынешний год особый, – расплылся в улыбке граф. – И не всегда нужно погань на эшафот ладить. Невинная кровь куда как ценнее. А ты воришек жалеешь. Ты бы лучше оценил уважение – сам предстоятель отправил меня в твое захолустье! Жертвенное мясо выделил! Так что, не простые казни сегодня будут произведены, а казни с особым интересом и личным благоволением! Благодарить еще будешь!
Граф толкнул дверь, ведущую на открытую галерею, и барон, выйдя на свет, прищурился, отметив, что кроме десятка его личной стражи тут же замерли сразу четверо эйконцев, но взглянув вниз, остолбенел. Площадь наполнялась народом. И если по правую руку и так уже с час толпились городские зеваки, проезжие купцы с торжища, то у мытарской накапливалась толпа, которую заводили в ворота столичные стражники. Гремели цепи, раздавались стоны, время от времени щелкал бич. Справа от ворот дымилась жаровня, потрескивали дрова под котлом, и щуплая фигура в черном прыгала по мытарскому помосту, развешивая на забитых в стену штырях ременные петли.
– Что ж ты творишь, твоя милость? – закашлялся барон. – Я тут вижу не пару дюжин жертв, а несколько сотен! Как бы ни тысячу!
– А я что тебе говорил? – оскалился граф. – Особый год, особое угощение… для богов! Я, конечно, мог бы тебе забить шелухой уши, да сказать, что, если уж суждено Водану уважение оказывать, грешно остальных объедками обносить. Добавить, что если у тебя нет убийц и насильников, то и у прочих их верная недостача. Но я не буду. Не для твоего и моего увеселения здесь это стадо, а уж для чего – не твоего ума дела. Радуйся, что сброшу на твое блюдо порцию человечины без всякой мзды. И тебе польза, и остальным острастка… на долгий путь! Нет! Ты только полюбуйся! Это же отборная погань! Ядреная! Инородцы, бродяги, воры, убийцы, мошенники, девки гулящие, прокаженные, конокрады, всякая пьянь и нищета, неужто мы не очистим от них родную землю?
– Разве нет другого способа? – прошептал барон. – В прошлом году было иначе. Повесили пару убийц, тем и обошлось.
– Ну, так в этом году у тебя и одного убийцы нет, – пожал плечами граф. –
