хотел; если когда чем-то поможет – ей, конечно, будет приятно – то спасибо, но совсем не обязательно: и сама со всем справится. Лишь бы только хорошо ему было…
– Да давно ли вы его хоть знаете вообще-то?
– Тридцать семь дней.
– Только-то? А вы, оказывается, очень решительная.
– Я? Нет, где уж. Просто, он – это он. Это, видно, судьба: ведь сколько лет уже, а никого не было до него, и кажется, будто и не жила совсем до него – непонятно, что и было раньше. Будто жить начала, только когда он прикоснулся ко мне. Тридцать семь дней – это и есть вся моя жизнь: он был – и все у меня было. Радость была, смысл был. Все мысли только о нем: что сделать, чтобы ему получше. Я готовлю хорошо, вы ведь видите, а он, все равно, ест плохо, без аппетита; я ему иной раз и рюмочку налью – лишь бы поел, как следует. Устает он, как видно, очень сильно у себя на работе: кроме той первой недели, когда со «стенкой» возился, придет с работы, покормлю его – он телевизор включит и сидит, не смотрит, курит да молчит, и вскоре засыпать начинает, я ему скорей стелю. Тогда только принимаюсь за дела; пока он не спит, сижу рядом – только вяжу: мы теперь мало разговариваем, не то, что раньше, да и тогда – все больше я говорила, как прорвало меня.
– Он постоянно ночует здесь?
– Да почти: только раз в неделю идет к родителям, заодно моется там и уже остается ночевать. Я в этот день хожу в парикмахерскую, потом в магазины, а приду домой – убираю и мою всю квартиру, пироги делаю, готовлю на завтра, к его приходу. Дел вроде много, а время все тянется: нет его сегодня. Вымоюсь под конец в корыте, лягу – поздно совсем, а заснуть не могу никак: не то что когда он тут – тогда ведь знаю, что здесь он, и все спорится, все ладится у меня, и засыпаю сразу рядышком с ним. Ворочаюсь долго, потом встаю, свет включаю, начинаю вязать – и думаю, думаю: о нем, о себе. Засыпаю аж под утро. Потом весь день волнуюсь, каждый час считаю – скорей бы работа кончилась: домой прибежать, поставить все греть и ждать – вот он придет, мой хороший, ласковый.
– Ласков он с вами?
– Да: очень! Я же и от матери всего этого не видела. Особенно в самом начале.
– А сейчас?
– Поменьше, чем тогда; иногда глянет так – по мне уж лучше б закричал, а он нет – молчит. Мне даже страшно становится. Тогда ведь, даже если что надо, не скажет. Я уж тоже тогда молчу, боюсь его расстроить: может, что не то сказала. Сегодня вот – среди ночи проснулся он отчего-то и на кухню пошел; я за ним – посмотреть, что с ним такое, не надо ли ему чего – а он мне: «Нет!» Я и ушла, раз одному ему надо было остаться, раз мешала ему чем-то. Уже больше и не заснула, лежала тихонько: слышала, он ходит – всю ночь ходил, так и не лег больше, а утром ушел раньше времени. И не поел ничего, даже кофе не выпил. И бритву свою взял. Что с ним – знать бы: ведь молчит он – что я о нем знаю, чем помочь ему могу?
– Вы почти
