понять подоплёку этого короткого разговора, необходимо вернуться в прошлое. Приехав из Италии в Петербург, Вронский с Карениной Анной остановились в лучшей гостинице российской столицы – «Наполеон» француза Наполеона Бокена на Большой Гостиной улице, напротив Исаакиевского Собора. В ней любил останавливаться граф Толстой. Позже она много раз перестраивалась, меняя названия – «Лондон», «Астория» и «Англетер», а улица была переименована в Большую Морскую.
Вронский поселился отдельно, в нижнем этаже, а наверху, в большом отделении, состоящем из четырёх просторных комнат, поселилась Анна с их дочерью, кормилицей и девушкой. В первый же день приезда из Италии Вронский поехал к брату. Там он застал их мать, приехавшую из Москвы по делам. Она и невестка встретили его, как обычно: расспрашивали о поездке за границу, говорили об общих знакомых, но ни словом не упомянули о его связи с Анной. Брат же на другой день приехал утром к Вронскому, сам спросил его об Анне, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак. Он надеется устроить развод и жениться на ней, а до тех пор считает её такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
– Если свет не одобряет этого, то мне всё равно, – сказал брату Вронский, – но если моя семья хочет быть в родственных отношениях со мною, то они должны быть в таких же отношениях с моей женой.
Старший брат, всегда уважавший суждения меньшего, не знал, прав Алексей или нет. В таких вопросах он всегда полагался на мнение света. Однако со своей стороны он ничего не имел против возникшей связи.
Братья Вронские вместе пошли к Анне. Вронский при брате, как и при всех, говорил Анне «Вы» и обращался с нею как с близкой знакомой, но подразумевалось, что брат знает про их отношения, и о том, что Анна едет в наследственное имение Вронских.
Несмотря на всю свою светскую опытность, Алексей Кириллович, вследствие того нового положения, в котором он оказался, был в странном заблуждении. Казалось, ему надо бы понимать, что свет закрыт для него с Карениной Анной. Но теперь в голове его родились какие-то неясные соображения, что так было только в старину, а теперь, при быстром прогрессе (он незаметно для себя снова был сторонником всякого прогресса), взгляд общества изменился, и вопрос о том, будут ли они приняты в общество, ещё не решён. «Разумеется, – думал он, – придворный свет не примет её, но люди близкие могут и должны понять её положение как положение моей жены». Но Вронский очень скоро заметил, что свет был открыт лично для него. Для Анны он оставался закрытым. Как в игре в кошки-мышки, руки, протянутые к нему, тотчас же опускались перед Анной и не пускали её в привычное для неё общество.
Одна из первых дам петербургского света, увидевшая Вронского, была его двоюродная сестра, княгиня Бетси Тверская.
– Наконец! – радостно встретила она его. – А Анна? Как я рада! Где вы остановились? Я воображаю, как вам ужасен наш Петербург после
