сигнализаций и был в тесной дружбе с самим губернатором края. Стрелку он всегда любил назначать на мосту ночью под трели влюбленных лягушек, когда грустное лицо луны колышется, словно дрейфующая рыбацкая лодка, отражаясь в бурных водах Кубани. И если разгневанный ухажер все же приезжал на разборки, то Юрий Моисеевич, доставал из кармана своего сюртука удостоверение внештатного сотрудника ФСБ и говорил мягким, но учтивым голосом:
– Вы, молодой человек, разве не знали, с кем связались? Она же несовершеннолетняя? Еще раз я тебя здесь увижу, упеку по статье за растление несовершеннолетней…
Это срабатывало безотказно, и дальнейшие разборки прекращались.
В то время Ольге нужна была молчаливая и послушная подруга, и я ее полностью устраивала.
– Давай жить вместе! – предложила она мне, словно мы сидели с ней в детской песочнице и лепили куличики.
– Давай! – согласилась с радостью я и почувствовала, что жизнь моя кардинально меняется.
Во многом я уповала на Ольгу и ее пробивную способность расталкивать все проблемы локтями и добиваться намеченных целей. Мы сняли квартиру на двоих, далеко от центра, но с домашним телефоном. И это было большим везением, так как тогда мобильные телефоны были большой редкостью.
Квартира в пятиэтажной «хрущевке» оказалась с маленькой уютной спаленкой и с довольно просторным залом. В спаленке мне особо запомнилась проваленная и жутко скрипучая кровать, на которой выспалось не одно поколение советских людей. Такие «говорящие» кровати были и у наших соседей. Как часто через тонкие перегородки дома можно было слушать вздохи и ахи, заглушаемые этим монотонным и уходящим в небытие скрипом целой эпохи. В пыльном углу, обтянутым паутиной, стоял также скрипящий шифоньер с вечно шумно падающими вешалками. В такие моменты от неожиданности замирало сердце, и по стене в панике разбегались тараканы. Помню еще, в коридоре висело синее потускневшее зеркало с памятной, но плохо читаемой надписью, кому-то на свадьбу от кого-то. И я всегда, когда глядела в это зеркало, пыталась невольно разгадать потертые временем символы. Еще на кухоньке вечно текли краны. И как мы их не чинили, как не заменяли, они все равно текли и текли. В самом зале практически не было мебели, лишь сервант и обеденный стол, окруженный двенадцатью искалеченными стульями, да дверь с выходом на небольшой балкончик с видом на проезжую часть.
В этой квартире я и отметила свое двадцатилетие. В подарок моя мама сшила по фотографии из книги то самое, знаменитое белое плиссированное платье Мэрилин Монро. Я была безумно рада, чувствовала, что вступаю во взрослую жизнь. Все проблемы и трудности казались мне преодолимыми, я верила в удачу, как никогда. Дух независимости от родительской опеки уже витал в воздухе. Но окончательно свободной я себя почувствовала лишь тогда, когда получила диплом. Это было для меня каким-то
