style="font-size:15px;"> – Большой опасности нет, но пациенту нужен покой и свежий воздух. Расступитесь и не дышите на оленя! – строго сказал Гематоген.
– Граждане, прошу соблюдать тишину, – распорядился Гарпун и просвистел ноту ми.
Около больного остался Гранат. Он поил оленя микстурой и терпеливо накладывал на раны примочки.
И микстура подействовала – наконец олень глубоко вздохнул и испуганно повёл красивыми глазами.
Гранат наклонился к нему и ласково сказал:
– Не пугайся, люди – твои друзья. Мы спасли тебя от смерти. Скоро ты поправишься и сможешь уйти куда захочешь.
Ещё в молодости мудрец изучал языки разных животных и зверей, в том числе и олений язык. И сейчас он заговорил с больным на его языке.
Гранат пытался разузнать у оленя, не заметил ли он, кто в него стрелял, но олень ничего не мог припомнить. Да и не хотел вспоминать о своём несчастье. Теперь в голову ему приходили только приятные мысли, и от них он крепко спал, с аппетитом ел и быстро поправлялся.
Голова его быстро зажила, но ранение в ногу оставило след – олень стал хромым.
«Кто же всё-таки стрелял в оленя?» – спросите вы.
Об этом же в день происшествия спорили и гадали сами свирельцы, собравшиеся у дома Граната.
Больше всех горячился Пятью пять. Он не имел привычки отворачиваться и зажмуривать глаза при виде зла, как делали другие свирельцы, а, наоборот, ещё сильнее горячился и дымился.
– А где был сторож Хвойка, когда совершилось преступление? – кричал Пятью пять, размахивая руками. – Гранат за бабочками гонялся. Осечка выл. Это их работа… А Хвойке бы вокруг поглядывать да лес сторожить: он к этому делу приставлен… И ружьё у него заряжено отличной солью. Почему он не выстрелил, не задержал преступника?
Все посмотрели на Хвойку. Тот хлопал глазами и, заикаясь, бормотал что-то в усы.
Оказалось, что и ружьё-то его от неупотребления заржавело, а соль, которой полагалось заряжать ружьё, Хвойка раздал хозяйкам для засолки помидоров.
Весь век сторожил Хвойка лес, все деревья знал на ощупь. Руки у Хвойки были шершавые, в трещинках, словно кора старого дерева, и сколько в этих трещинках таилось тепла, знало каждое дерево в лесу.
Но состарился бедный Хвойка, туговат стал на ухо, слабоват на глаза, а иногда даже засыпал на дежурстве. Давно настала ему пора отдыхать на Маковом лужке, где заслуженные старички страны грелись на солнышке, слушали жужжание пчёл да вспоминали старину.
Однако стоило завести речь о Маковом лужке, Хвойка становился печальным и тотчас же заболевал. Однажды после такого разговора он огорчился до того, что оказался почти при смерти.
Добрые свирельцы не могли лишить старика единственной радости, и он по-прежнему оставался на посту лесного сторожа.
– Хвойка больше всех виноват! Пусть или лечится, или идёт на Маковый лужок! – продолжал возмущаться Пятью пять.
Он так размахался руками, что
