style="font-size:15px;"> – Ты его береги, дружка моего сердечного! Совет вам да любовь! – Бурей смачно поцеловал воротный столб.
Алёна, будучи бабой умной, поняла, что спорить сейчас с Буреем – только давать соседям лишний повод поглумиться. Да и бесполезно, всё равно не переспоришь. А потому выбрала единственно возможный способ прекратить это безобразие: перехватила Сучка под мышку и под общий хохот захлопнула калитку перед носом соседа.
– Откуда ты на мою голову взялся, аспид? – раздалось из-за ворот. – Черти тебя принесли!
– Ну вот, даже спасибо не сказала! – обиженно изрёк Бурей и поплёлся к своим воротам, где уже маячила с факелами насмерть перепуганная дворня.
Утро у Кондратия Епифановича выдалось хмурым. В прямом смысле этого слова. Хмурый утренний свет, едва пробивающийся через волоковое оконце, хмурая Алёна, безжалостно растолкавшая его ни свет ни заря… А уж что творилось в голове, глотке и брюхе! Словом, мрачно, уныло и гадостно. Однако делать нечего, раз назвался груздём – полезай в кузов. Вот Сучок и полез. На крышу. Дранку менять.
На крыше было не очень. Даже очень «не очень», с бодуна-то! Да и утренняя прохлада бодрила. И работой не согреешься: дранку менять – дело кропотливое и махания топором из-за плеча не любит. Словом, терзала плотницкого старшину исконная русская мужская болезнь – утренний озноб, и от того озноба лезли в голову мысли всякие…
«Етит в бога душу поперёк и наискось да с продёргом! Алёна что, белены объелась? Пьяных, что ли, не видала? Нет, в сенях бросила, кожушком прикрыла, а с зарёй чуть не пинком подняла, ковш квасу сунула, плешь чем-то смазала и на работу… Вот едрён скобель! Да ещё и шипит, что твоя рысь: «Вы чего с Буреем наплели?» Хоть не прибила… Тьфу, бабы, чесать их бревном суковатым! Бурей-то тут причём?»
Бурей, как подслушивал, тут же вылез на крыльцо своего дома. Рыкнул, потянулся, ещё раз рыкнул, выхлебал чуть не ушат рассола, который поднесла ему зашуганная холопка, хлопнул её по заду, прямо с крыльца через полдвора справил малую нужду и только потом заметил Сучка, медленно перемещающегося от стрехи к коньку Алёниной избы.
– Здорово, сосед! – рев и улыбка обозного старшины могли напугать кого угодно. – Ты как после вчерашнего-то, Кондраш?
– Здорово, Серафим! – помахал рукой с крыши Сучок. – Башка трещит, язва!
– Так ты, хрр, похмелись! – участливо рыкнул Бурей.
– Рад бы, – в голосе мастера прозвучала тоска. – Да нельзя… Крышу вот…
– А-а-а! – осклабился Бурей. – Алёна твоя не велит, чтоб не сверзился? Она может – грозна у тебя баба!
– Чего?!
– Правильно, говорю, не наливает! – Обозный старшина наставительно погрозил пальцем. – Бережёт своего, чтоб не сверзился! Никона вот не берегла! Как она его поленом! Вот звезданёшься по пьяни, с кем мне тогда за чаркой посидеть? Ладно, бог тебе в помощь, Кондрат, ты заходи, если что, – и Бурей скрылся среди построек.
В голове у Сучка разом запели птички. Звонко так, заливисто… Да и перед глазами
