когда смеешься ты, а не над тобой другие.
Я попыталась изобразить обиду, но у меня плохо получилось, потому что разбирал смех. Но, взяв себя в руки, я продолжала допрос:
– Вы меня так называете между собой? И кто это «мы»? Ты, Джек…, а еще кто?
Я смотрела на него сначала с изумлением, а потом пристально и с подозрением. Дэвид поднял вверх одну руку, в другой продолжал держать футболку. Голый торс меня отвлекал. Хотелось прижаться к нему, но я пересилила себя, сглотнув ком в горле. «Надел бы уже эту чертову футболку», – подумала я, но ничего не сказала. Но мысли мои путались, и я снова и снова думала о голом торсе. Я чувствовала, что начинаю терять голову и стала бояться, что в этот день я ее уже не найду. Его тело источало запах мяты, моря… Голова кружилась…
– Сдаюсь. Пожалуйста, прости! И не смотри на меня такими глазами, – его распирал смех.
Какими такими? Господи, неужели он понял, о чем я думала. Но продолжала смотреть на него, стараясь придать своему взгляду строгость, каждую минуту ожидая подвоха. Какой-то подвох, несомненно, здесь был, если Дэвид попросил прощения. Мне и в голову не приходило, что это не просто шутка Джека, а что-то уже постоянное и накрепко привязанное ко мне этими двумя… интриганами. Выходило, что они уже давно за моей спиной плели свои интриги. Мое эго негодовало. Я громко запыхтела. Шею стало сводить, поскольку я сидела, задрав голову, и смотрела на нависающего надо мной полуголого Дэвида. Хотелось прогнуться назад, обняв его за шею и…. О нет… Я тряхнула головой, отгоняя прекрасное видение. Нужно докопаться до этой интриги и положить этому конец.
– Надень, наконец, эту… футболку и сядь. Сядь, пожалуйста, или у меня сейчас отвалится голова. И потом, ты не ответил на мой вопрос.
Дэвид подвинул кресло к столу, за которым я сидела, и сел смирно, как послушный школьник, положив футболку себе на колени. Сложив губы трубочкой, он пытался сделать лицо серьезным, но увы. Его выдавали глаза, в которых прыгали блудливые огоньки. Он был неотразим.
– Ну… Джек… я… в общем, вся съемочная группа. Прости.
– Но почему? Почему вишенка и почему на торте?
Я грозно напирала на него. Мне это было не по душе. Я понимала, что это шутка, но не приняла ее и обиделась. Раньше я думала, что это блажь одного Джека, и поэтому снисходительно прощала ему. А тут оказался целый заговор за моей спиной.
Дэвид почувствовал это и, пожав плечами, ласково улыбнулся мне.
– Потому что ты всем принесла успех: мне и Джеку – «Оскар», а еще мне – счастье. Правда это случилось раньше, когда ты после долгого препирательства согласилась изменить концовку сценария. Вот тогда Джек и сказал, что завершающая сцена будет вишенкой на торте. После этого и пошло, поехало.
Так или иначе, но это действительно было так. Критики особенно отмечали игру Дэвида в последней сцене. Я уставилась в экран и молчала. Дэвид почувствовал мое состояние и снова – в который раз при разговоре на эту тему – взвился.
– Я
