был жив широколобый Цезарь.Однажды предо мной старик Помпей
Забылся так, что смерти не заметил,
Глаза в мой взор, как якорь, погрузив.
Входит Алексас.
Алексас
Да здравствует владычица Египта!
Клеопатра
Ты мало на Антония похож.
Но ты был с ним и, словно позолотой,
Покрыт следами встречи. Как живет
Мой Марк Антоний?
Алексас
Перед тем как эту
Жемчужину отдать мне, он прижал
Ее к губам. Его слова хранятся
В моей душе.
Клеопатра
Я слышать их хочу.
Алексас
«Скажи, – он молвил: – Римлянин суровый
Египетской царице шлет зерно
Жемчужины. Ничтожность подношенья
Загладит он, сложив к ее ногам
Земные царства. Передай, что скоро
Царице покорится весь восток».
Мы вышли, он вскочил в седло, кивая, –
И жеребец, заржавши, заглушил
Мои слова.
Клеопатра
Он грустен был иль весел?
Алексас
Он был как время года меж жарой
И стужею: ни грустен и ни весел.
Клеопатра
Вот человек! Ты только оцени,
Ты вдумайся лишь только, Хармиана!
Он не был грустен, чтоб не омрачать
Тех, кто живет им, словно отраженья.
Он не был весел, чтобы дать понять,
Что радости оставил он в Египте.
Он ни грустил, ни радовался. Он
Меж крайностями выбрал середину.
Ты можешь веселиться и грустить,
Все у тебя выходит без сравненья.
Встречал ли ты в пути моих гонцов?
Алексас
Не меньше двадцати. К чему так много?
Клеопатра
Пусть в бедности умрет рожденный в день,
Когда Антоний не получит писем.
Бумаги, Хармиана, и чернил.
Добро пожаловать, Алексас милый.
Внушал ли Юлий Цезарь мне любовь
Подобную?
Хармиана
Неотразимый Цезарь!
Клеопатра
Скажи еще раз так и подавись.
Антоний, вот бесспорный покоритель.
Хармиана
Великий Цезарь!
Клеопатра
Зубы, говорю,
Тебе я выбью, если ты мне снова
Поставишь рядом с Цезарем того,
Кто лучше всех на свете.
Хармиана
Виновата.
Я лишь на прежний голос твой пою.
Клеопатра
Что ж, зелена была, не понимала,
Вот и несла спокойно этот вздор.
Бумаги и чернил мне. Ежедневно
Он будет от меня иметь гонцов,
Пока не обезлюдеет Египет.
Уходят.
