того, что время лукаво, быстротечно и исподволь пожирает наши годы. По простоте своей я думал: «Вот придет новый, XXI век, и все как-то переменится в лучшую, благую сторону». Но вот пришел он, этот долгожданный новый век, и заставил меня содрогнуться от ужаса, потому что сразу глянул бездонным сатанинским взглядом смерти. Нежданной, негаданной, беспощадной смерти от слепого террора. В ХХ веке, когда враг был явственно виден на своих рубежах, мы боролись и победили. И даже потом, когда мы жили в тени ядерной бомбы, тоже как-то жили, правда, с тяжестью на душе, стараясь не думать о том, что мир в одно мгновение может быть сметен с лица земли, но все же жили.
Но сейчас как жить, когда идет необъявленная война, когда нет рубежей и границ и все накатывает так неожиданно внезапной смертью. Порождение смерти – террор, ведущий ее тактику и все ее приемы, от которых нигде нет спасения: ни дома, ни на работе, ни в театре – вообще ни в одной точке земного шара. И встал роковой вопрос: как жить перед лицом смерти? И бытие наше становится пиром во время чумы. Ад открыл свои запоны, и зло огненной лавой хлынуло на грешную землю.
К сожалению, ответа на свои сетования я не находил, кроме Божиего определения, что мир лежит во зле. А раз так, то и удивляться нечего. Стало быть, современное зло приобрело такие формы, что жизнь превратилась в своеобразную лотерею. Кто вытянет счастливый билет благополучия, тот и живет, но знает, что пуля и динамит, невзирая на лица, уносят из жизни и богача-олигарха, и губернатора, и полунищую старуху, пришедшую на базар за пучком морковки, и жирующих туристов, падающих с десятикилометровой высоты на землю вместе с обломками воздушного лайнера, и даже президента страны, пораженного в череп пулей снайпера.
С такими думами я шел по мокрому кочковатому болоту, поросшему твердой острой осокой, какими-то дикими кустами, зияющими ржавыми болотными промоинами и давно настеленной подгнившей гатью. Серое, осеннее, сыплющее мелкий дождь небо низко висело над этой унылой русской равниной. Около меня рыскала, постоянно встряхиваясь, моя собака, плечо мне давила старая тульская двустволка, и за целый день хождения по этим окаянным местам мне удалось подстрелить двух увесистых уток. Уже устал я от целодневного хождения, но больше от горьких своих дум. Наконец по компасу вышел я к деревеньке Горелово, состоящей из невзрачных, мокрых от косого дождя избушек. Несколько заспанных лохматых собак вылезли из-под сараев и лениво облаяли меня. Жилых домов в деревеньке было не более пяти, в них доканчивали свой век древние старухи – вдовы прошедшей страшной войны. Остальные дома пустовали с заколоченными досками окнами. Как ни странно, в одной избушке была устроена неплохая библиотека, которой заведовала хромая девка-вековуха. Был здесь и скособоченный магазинчик, где на полках лежали окаменевшие куски хозяйственного мыла, пудра, косы-литовки, покрытые пылью стеклянные банки с маринованной свеклой, пожелтевшие пачки соли грубого помола. Сюда раз в неделю приезжал фургон, привозивший из центра буханки серого хлеба. Когда не было дождя, деревенские старухи
