Чьё скудоумие указало на этого никчёмного, когда есть действительно достойные ученики?
Не поднимая головы, Ознобиша видел друзей, опасливо глядевших из-за угла. До гнездаря постепенно доходило, что Дыр позвал его не просто для очередной руганицы.
– Будь моя власть, – продолжал наставник, – я бы послал наделённого благородной рукой, годной составлять хозяйские письма… Этот же пишет, как ворона, склевавшая пьяные ягоды! А его бесчинная привычка читать молча, убегая на десять страниц вперёд, пока прилежные отроки за учителем повторяют!..
«Не на десять! Неправда это! Всего на пять…»
Против Дыра стоял доверенный писарь одного из купцов. Ознобиша мельком видел его в Подхолмянке. Слуги держали под уздцы лошадь.
Неужто жизнь снова готовилась круто лечь на крыло?..
«Чем ругать напоследок, позволил бы котомку собрать… Матери Страннице помолиться, кусочек хлеба дорожным оберегом припасти…»
– Я, – продолжал Дыр, – несомненно предпочёл бы юношу благоразумного, взращённого в кротости, в послушании! Мой разум отказывается постигать, как возвеличит своего благодетеля этот сын лесной тьмы, только и превосходящий других в хождении по забору!
Тадга и Ардван во все глаза смотрели на Ознобишу. Тот клонил голову к мокрым и скользким камням, словно туда, как горошина в щель, закатилась отгадка его странной судьбы. И что дёрнуло предрекать Орику скорое прощание с Невдахой? Забыл – мысли своей жизнью живут? Даже невысказанные?
По кое-как счищенной жиже прошлёпали торопливые шаги. Мальчишка-посыльный принёс Ознобишин старенький заплечный мешок. Хотел отдать, Дыр выдернул, придирчиво заглянул. Вдруг что лишнее завалилось? Ознобиша встал наконец. Ещё раз поклонился учителю. Торопливо натянул лямки. Штаны, пропитанные талой влагой, липли к ногам.
Дыр указал ему на писаря:
– Ты будешь во всём слушаться этого господина. Я предупредил его, что нрав у тебя дерзкий. Посоветовал не жалеть палки!
Писарь хмыкнул, взял у слуг повод, забрался в седло. Лошадь вздохнула, неохотно поворачивая в обратный путь. Седок толкнул её пятками.
– А ты что встал? – рявкнул Дыр.
Ознобиша сорвался с места, побежал догонять всадника. В воротах оглянулся. Ни Ардвана, ни Тадги.
Писарь недовольно повернулся в седле. Придержал лошадь.
– Ты там, пендёра! За стремя берись!
Ознобиша всадника-то лишь в Подхолмянке близко увидел, а за стремя не держался вовсе ни разу. Он нерешительно потянулся к железной дужке в полосах ржавчины. Как прищемит пальцы грубый сапог, тёмный от сырости…
Нога в стремени дёрнулась для пинка.
– Башка осетровая!.. За путлище хватайся! Повыше!
Ознобиша догадался, стиснул в ладони ремень. Из воинского пути его, по крайней мере, провожали друзья. Воробыш коробком съестного снабдил. И возчики зазря не теснили, потому что Ветер насчёт палки им не советовал, а Сквара вовсе перепугал…
Здесь друзьям даже подойти не дали. И писарь этот, кажется, борзой рысью до Подхолмянки
