дёрнулась как от пощёчины. Лицо из растерянного вмиг стало лютым:
– А кто ты такой, чтобы я к тебе бегала, лягушка двуногая!
– Кто я? – лягушка?! Ну, держись…
Волосы Фасольки вдруг сами собой зашевелились и взвились в стороны мелкими кудряшками. Из них полезли, раскрываясь на ходу, крупные яркие бутоны. Вся голова девушки мгновенно оделась цветами. Из этой клумбы свесилась тонкая зелёная лиана с белыми крапчатыми цветами и защекотала шею.
– «Лягушка!!!» Да? Я тебе сейчас ещё покажу… знаешь, что я с лягушками делаю? Жаль, нет, а и собака подойдёт…
Но Солька не очаровалась превращениями. Завизжав будто резаная, она кинулась к Зелёному и вцепилась в его роскошные золотые волосы. Эд вывалился из ослабевших пут точнёхонько в лапы подскочившего Сани. Только Шак остался на месте.
– Всё! Всё! Я его отпустил. Дриадка… дриадка-а-а… У, какая ты красивая!
Солька успела уже выдрать одну прядь. Зелёный охнул, но отбиваться не стал, наоборот, притиснулся к девушке, обвил руками, спеленал, как только что Эда и… поцеловал.
Солька не сразу смогла вырваться, но таки оттолкнула любвеобильное пьяное чудовище, да ещё и по роже дотянулась.
– Свинья! Нажрался, так веди себя прилично.
– А что я!? Подумаешь, живой воды хлебнул.
Лешак поболтал бутыль, в ней ещё оставалось. Солька опять переменилась в лице. Только в другую сторону – донельзя озадачившись. А Зелёный вытащил смятую шишку из горловины, ещё раз болтнул посудину и приказал:
– Эй, конь ушастый, отойди от птицы! Отойди, говорю.
Пока Апостол раздумывал, прикрыть собой Цыпу либо, в самом деле, отодвинуться, золотоволосый набрал в рот жидкости из бутыли и фукнул на курицу. Брызги полетели маленьким искристым водопадом. Саня опустил уже задышавшего ровно и глубоко Эда на траву и кинулся к повозке. К ней же пришатался Зелёный, постоял, пьяно пялясь на то, как Цыпа тужится, кивнул сам себе и, объявив Шаку, что теперь де курице сил хватит, отвалил в сторону Фасольки, но на полшаге споткнулся:
– Эй, ты, с когтями! Тащи птицу под дубок, да подержи на весу, пока не родит, в траву не клади. У меня тут… водятся всякие.
– Без тебя знаю, – огрызнулся Саня, подхватил Цыпу в охапку и унёс в указанном направлении.
Крона над головой оказалась такой плотной, что вновь зарядивший дождь её не промокал. Медленные, вялые, тяжёлые струи стекали с листа на лист, барабаня где-то вверху, как по крыше. По контуру стояла сплошная водяная завеса.
– Видишь, как всё здорово получилось – сухо, тепло. Поднатужься, Цыпочка.
– Саня… я думала. Саня… мы… О-о-о! А-а-а-а!
– Ага, покричи, не так больно будет.
– Как хорошо, что ты вернулся. О-о-о!
Она так исхудала, что и напрягаться не надо было. Саня взял её под коленки и придержал, как держат маленьких детей над горшком.
– Давай, девочка, чуть-чуть осталось. Ты же можешь. Тебе дышать не тяжело?
– О-о-о-о!
