мама вглядывается в зимний пейзаж с тревогой – я вижу, как поднимаются её плечи из-за беспокойных и глубоких вдохов. Её правая рука приподнята, повисла в воздухе, пальцы будто держат сигарету. Она раньше курила. И вообще, как туманно выражается папа, была настоящей оторвой. Он говорит, что брак излечил её. Не знаю, что точно это значит, но я бы никогда не подумала, что моя мама могла когда-то курить, шляться по клубам, попадать в милицию за непристойное поведение, и вообще делать хоть что-то из тех вещей, которыми положено заниматься «оторвам». Она заботливая домашняя, прости господи, курочка.
Хотя… порой, когда я неслышно вхожу в комнату, и моя мама думает, что никто не видит её… она совсем другая. Мягкая фигура обретает изломы, лоб хмурится от презрения к перебираемым в голове мыслям, руки подрагивают, будто пытаются найти что-то в воздухе, какую-то невидимую нить с прошлым, которую она хочет нащупать и разорвать.
Я еду в спортивный центр.
Зал полупустой. Забиваюсь в уголок, на самый дальний от сцены ряд. Достаю из сумки листок, который подсунули в конверте Динке под дворник. И перечитываю уже в сотый раз.
Я уничтожу все твои принципы. Я буду всаживать в тебя свою идеологию, семя за семенем, пока цветовая схема внутри тебя не обретёт контраст, пока каждая твоя загадка не станет прозрачной, пока ты не смиришься с тем, что мне нельзя говорить «нет». Мой мотив насилия отточен годами, заострён, как свежевыплавленное холодное оружие, и я буду погружать в тебя его лезвие до самого основания, в самых твёрдых местах вминать в тебя рукоятку, поднимать порог твоей чувствительности мучительно медленно. Методично усиливая давление. Я заставлю тебя поверить, что я последователен. Но глубоко внутри ты каждую секунду будешь ждать и бояться, что моё следующее действие нанесёт тебе сокрушающий удар. А ещё больше, больше всего на свете, ты будешь бояться, что я уйду.
Объявляют. Его имя. И я наклонилась вперёд, чтобы следить за каждым маневром.
Лезвие рапиры напряжённой нитью сверкнуло в отблеске таблоида. Название нашего города написано по-английски. Константин Лисковец в правой части сцены. Он стоит ровно, опустив оружие к полу. Рука в большой чёрной перчатке неподвижна. За спиной натянут провод. Свободной ладонью надавливает на затылок, заставляя шлем сесть ниже. Чуть вперёд левую ногу.
Соперник возится в противоположном краю сцены, далеко от экрана. В полутьме его оружие кажется недлинным кинжалом в массивной рукоятке. Настолько узок клинок на кончике, что невидим.
Хорошо, что я пришла сюда. Посмотреть на него в маске. В однотонной одежде. Правда, сегодня он весь в белом. А тот был в чёрном. Но это неважно. Я не отвлекаюсь ни на что, слежу только за повадками. И первое, что начинает меня смущать – Константин Лисковец левша. У похитителя правая рука была ведущей, это однозначно.
– Готов? – мужчина у сцены смотрит на Костиного соперника. Тот поправляет перчатку, кивает, и, грациозно наклонившись, поднимает с пола шлем.
– По местам! – командует голос с первого ряда.
Оба направляются
