оно и было. Некоторое время. А потом время вышло. Нет, время текло дальше: время оно же бесконечно. Но Тома иссякла, а я еще не получил удовольствия в акте насилия.
Насильница была обескуражена.
– Передохнем? Но ты не вздумай уснуть!
Что ответить? – ничего не придумав:
– У тебя-то хоть получилось?
Тома лежала отстраненно:
– Если честно… Я чувствую себя змеей, которая пытается вползти в сброшенную кожу. Понимаешь: ты вроде рядом и не со мной – ты не участвовал в процессе.
Похоже, она не шутит. Вот и сейчас не знаю, чего мне хочется больше: приласкать ее или, извинившись уйти в дом, в свою уютную спаленку. Сумел выдавить подобие улыбки, невидимой в темноте. Право же, было бы несколько странно оставить гостью одну после того, что было.
Вспомнил мамины деликатесы:
– Ты хочешь кушать?
– И пить тоже, – произнесла она почти обиженно.
– Сейчас принесу, – попытался утешить.
– О, нет! Вместе пойдем – я еще хочу в туалет.
Она не позволила мне одеться и сама пошла голышом.
Время далеко за полночь – даже комары спать улетели. Спали родители. Мы, как два привидения без простыней, забрались в дом – попили водички, натырили хавчика и настойки. Если б родители нас застукали – голых, с ворованным на руках – вот был бы шухер! Но пронесло. А мне понравилось шастать голым по усадьбе.
– Кто мешает-то? – спросила Тома.
Ответил не сразу:
– В конечном итоге это культура – она не появляется с бухты-барахты.
– Звучит неплохо, – сказала гостья, смакуя настойку.
– М-м-м, возможно. Полагаю, что вы с мужем дома одежд не носите? Я вообще считаю эту идею гениальной. Но не пойми превратно – как быть с эрекцией? Или, примелькавшись, она отсутствует?
Из темноты двора на порог времянки прыгнул черно-белый кот – Тамара вздрогнула. Я предложил ему кусочек колбасы. Васька принялся с энтузиазмом жевать, урча от удовольствия.
– В старом доме у нас были рыжие коты, а теперь только пестрые выживают. Мама говорит – домовой заедает.
Тома поела, попила, притянула к себе кота и стала тереться об него грудями:
– Ой, какое чудо пушистое!
Я, улыбаясь, наблюдал за ней – явно чертовски довольной собой.
Когда мы допили последние капельки настойки, в округе устроили перекличку первые петухи.
– Ты больше не будешь меня насиловать?
Протяжный меццо-сопрано ответил:
– Хочу спать. А если хочешь чего-то ты, можешь злодействовать: мое тело к твоим услугам – я люблю, когда меня имеют во сне.
На лице моем во всю ширь разлилось удивление, и с трудом подавил готовящийся сорваться с языка комментарий, потом сумел натянуть маску невозмутимости.
С ленивой улыбкою на губах
