родичи мужа, надеявшиеся на раздел имущества, не скрывали своего разочарования. Сыновья тогда были еще детьми, и она могла рассчитывать только на себя.
На поминках торжественно поклялась, что при ней все останется как при покойном посаднике. Встретилась с родичами мужа, да не со всеми скопом, а с каждым по отдельности. Одних одарила, другим польстила, третьих припугнула. А потом с неженской силой впряглась в тяжкий воз больших и малых дел. Вставала до свету, ложилась затемно, вникала в каждую хозяйственную мелочь. Объехала все ближние и дальние вотчины, поменяла бездельных или проворовавшихся тиунов, наградила верных.
По праздникам устраивала пиры, да какие! Гостей отбирала не столько по богатству, сколько по уму и влиятельности, выделяя нужных и отдаляя бесполезных. Каждого гостя сама встречала у ворот, за руку вела в дом. Ее застолья отличались от буйных новгородских братчин, где много говорили и мало слушали. Когда кто-то брал слово, прочие по знаку хозяйки замолкали, внимая говорившему. Потому и пустячных речей стеснялись. И хотя столы ломились от вин и яств, никто не упивался и не объедался до непотребства. Тех же, кто вел себя неподобающе, в другой раз не приглашала, и это было худшим наказанием. Быть званым на пир к Марфе-посаднице становилось почетной привилегией, которой гордились и дорожили не меньше, чем приемом у владыки.
На своих пирах Марфа неожиданно открыла у себя дар красноречия. Пригодились уроки мужа, не раз повторявшего: люди идут за теми, кто говорит им то, что они сами хотят услышать. С детства приученных к публичным речам новгородцев было трудно удивить краснословием, но, когда вставала Марфа, воцарялась полная тишина в предчувствии чего-то значительного. Говорила просто, без витийства, речь лилась легко и свободно, мысли приходили словно сами собой, согретые чувством. Ей нравилось покорять людей словом, в этом было что-то от любовной игры, когда один человек стремится пленить другого, и теперь вся ее женская нерастраченность изливалась в идущих от ума и сердца словах.
Умела Марфа и повеселить своих гостей. После застолья все высыпали на широкий двор. Здесь устраивались медвежьи забавы, играли гусляры, веселые скоморохи потешали гостей лицедейством. На дощатых подмостках появлялся старый купец, жалуясь, что молодая жена отказывает ему в близости, ссылаясь на недуг. Потом появлялись скоморохи, обещавшие вылечить супругу. Они прятали купца в мешок и, принеся его в дом, сообщали жене, что купец умер. Та на радостях устраивала пир, в разгар которого купец вылезал из мешка и «лечил» жену дубиной, а ее «недуг» бежал в окно, оставив второпях одежду и деньги. Такой конец гости, среди которых было немало пожилых мужей, встречали дружным смехом.
Вот так исподволь Марфа стала признанным вождем могущественной боярской партии. И даже то, что она женщина, неожиданно обернулось преимуществом, ей дозволялось то, что не стерпели бы от мужчины. А те, кто не воспринял Марфу всерьез, скоро на себе испытали ее железную хватку. Боярин Василий Своеземцев позарился на
