чем бабьи услады. Да и выросших детей стеснялась.
Увы, детей за делами почти что упустила. С дочерью Ксенией у нее так и не возникло душевной близости, та росла пугливой и замкнутой, чуралась людей, мечтала уйти в монастырь. Младший сын Федор вымахал в сажень ростом, а ума не нажил, за что и получил обидное уличное прозвище Дурень. Дела семьи считал пустой докукой, зато до страсти любил кулачные бои. На Масленицу, когда на волховском льду сходились стенка на стенку, шел в челе софийской стороны, как косой снося противников пудовыми кулачищами. Этим его доблести и кончались.
И только старший сын стал ее гордостью и надеждой. От матери Дмитрий унаследовал красоту и гордую стать, от отца – ум и рассудительность. Правда, смущало Марфу его женолюбие, бил, как говорят, сороку и ворону, не пропускал даже дворовых девок. Не раз подстерегали молодого боярина в темных заулках мужья-рогоносцы и отцы порушенных девиц, а с него все как с гуся вода. На материнские укоры только улыбался, да и долго сердиться на него Марфа не могла, потому и простила ему историю с тайной женитьбой.
Не успела подумать о Дмитрии, как он сам стремительно вошел в горницу. Взгляд тревожный, сразу поняла, что-то стряслось. И точно! Вестей было две, и обе плохие. Весть первая: из Москвы вернулся Никита Ларионов, которого нареченный Новгородский владыка Феофил посылал за разрешением приехать в Москву для посвящения в архиепископский сан. Привез послание великого князя Ивана Васильевича, в котором тот разрешение дал, но при этом объявлял Новгород своей отчиной.
Вторая новость и того хуже. Приехали послы из Пскова. Рассказали, что на Рождественское говенье приезжал в Псков посол московский Селиван. Через него великий князь московский извещал псковичей, что если Новгород не покорится Москве, то Псков должен идти на новгородцев войной.
Марфа слушала сына с потемневшим от гнева лицом. Вот оно, извечное московское лицемерие! Говорят одно, думают другое, делают третье. Вечером в доме Борецких собрался ближний круг. Пришли Василий Казимир и его брат Яков Короб, Матвей Селезнев, Василий Селезнев Губа, Козьма Грузов, Иеремия Сухощек, Киприан Арзубьев, Павел Телятев, Козьма Григорьевич.
Когда высказались все, Марфа неожиданно объявила:
– Звоните вече! Хочу сама людям слово молвить!
Бояре переглянулись: женщины на вече отродясь не хаживали.
– Сама! – твердо повторила Марфа.
Когда остались вдвоем с сыном, приказала:
– Раздобудь у псковичей московскую грамоту!
– А ежели не отдадут? – усомнился Дмитрий.
– Укради, выкупи, но добудь! – отрезала Марфа.
4
Давно не собирало столько народа новгородское вече. Облетевшие город слухи растревожили горожан. Ближе к вечеру вся площадь от Никольского собора до Готского двора была плотно забита людьми. Стояли даже на ледяном припое
