и что это забывчивость лакея. Я спросила: «Вы оскорблены?» – «Нисколько», – ответил Жуковский.
Я была права, что это просто забывчивость. Гумбольдт был на вечере. Государь получил из Парижа рулетку, и все мы играли. Он (Государь) держал банк. Императрица нам позволила играть и была так добра, что сказала нам:
– Не очень увлекайтесь, вы можете играть изредка, я буду платить ваши долги, я дам распоряжение Шамбо и Гримму[101], мой кошелек у них.
Гумбольдт не играет, Императрица разговаривала с дамами; больше никого не было, и Гумбольдт скитался со скучающим видом. Я пошла в залу к Шамбо за деньгами и застала Гумбольдта, горячо разговаривавшего с Шамбо и Гриммом, он знал их по Берлину. Я сейчас же пошла сказать Императрице, что ученому не с кем разговаривать сегодня. Она ответила:
– Неужели и Жуковский тоже играет в рулетку? Мой добрый Жуковский тоже развращается?
Тогда я сказала Императрице, что Жуковского приглашают не каждый день. Она удивилась и возразила мне:
– Но это невероятно! Я думала, он знает, что его не надо приглашать, что он свой. Пошлите за ним Гримма, сейчас же.
Когда Жуковский пришел, Императрица побранила его и сказала ему:
– Мне кажется, что вы родились приглашенным ко мне. Когда Великий Князь уходит и вы не возвращаетесь, я думаю, что вы отправляетесь к своим друзьям Карамзиным или хотите поработать. Помните раз навсегда, что вы у меня не приглашенный, а всегда желанный гость. – Она попросила его занимать Гумбольдта, когда есть чужой народ и когда говорят о таких вещах, которые не могут интересовать ученого. Она прибавила: – Рулетка занимает молодежь, и Государь отдыхает за ней, но это не надолго; я и двух недель не потерплю этого нового изобретения тратить деньги. Моим фрейлинам не везет в игре; они все проиграли, и я плачу их долги.
Потом она спросила меня: кто выигрывает? Я ответила, что к концу вечера в выигрыше всегда Орлов, Виельгорский и Суворов. Моден, не игравший, заметил своим жеманным тоном:
– Они несчастны в любви.
Я прибавила то, что мне сказал Гримм:
– Государь в конце концов всегда в проигрыше и платит всем, а Виельгорский даже сорвал вчера банк.
Гумбольдт и Жуковский тоже хотели играть. Они поставили по золотому и проиграли. Тогда Государь сказал им:
– Ступайте, господа, ступайте; эта игра не для вас, а для нас, чтобы убить время… Вам этого не надо.
Но с этого вечера уже играли без увлечения. Государь сказал за ужином:
– Какая глупая игра. И говорят, что разоряются из-за нее, что открывают игорные дома. Я никогда не позволю этого в России. Орлов полагает, что есть какой-то расчет и что если узнать его, то можно выиграть. Я думаю, что это заблуждение.
Императрица очень смеялась, рассказывая Его Величеству, что Гумбольдт скучал и пошел поболтать с Шамбо и Гриммом и что я нашла величайшего в мире ученого, обреченного из-за рулетки на такую
Шамбо – гугенот, пришедший в Пруссию, частный секретарь Императрицы. У него была печать Ее Величества, он распоряжался частной корреспонденцией Императрицы. Гримм – первый камердинер; его старший брат был при Императрице-Матери, а другой брат – при Государе. И Гримма, и Шамбо очень уважали при дворе.
