тоже, но уже завтра. Всех, кроме двух-трех высших офицеров – этих пока держат в Свеаборге, под охраной. А этого долбодятла Домбровского доставили сюда вертолетом – ведь здесь, видите ли, лучшие врачи. Лучшие, не лучшие, но операцию ему сделали, и жить он будет, хотя смеяться – вряд ли…
– А с теми тремя англичанами что сделали? – я подсела поближе к Валентину и погладила его по щеке.
– Слышал я краем уха, что один из них – родственник погибшего на «Гербе Мальборо» Джимми Худа, а двое других – его дружки. Все, блин, из высшего дворянства. Они сидят теперь под замком в кандее.
«Ну что ж, – подумала я, – загляну-ка я к этому Домбровскому. Если меня, конечно, к нему пустят. К этой американской дуре не пустили, мол, не положено… Наверное, то же самое скажут и здесь».
Распрощавшись с Валей и намекнув ему, что, возможно, загляну к нему на полчасика перед отправкой на материк, я отправилась в медицинский блок. У одной из дверей стоял вахтенный. Незаметно расстегнув пару пуговиц на платье, так, что стал виден лифчик, я подошла к молоденькому матросу-контрактнику и ласково промурлыкала ему:
– Товарищ мичман, я журналист из «Голоса эскадры». Вы не пропустите меня к больному? Хочу задать ему несколько вопросов.
Я, конечно, видела, что он всего лишь старшина 2-й статьи – две желтых лычки на погоне, – но почему бы не польстить чуток?
– Да мне не разрешено… – проблеял он, не отводя взгляда от моего декольте.
– А я ненадолго, – голос у меня стал совсем томным.
– Да он спит, наверное… – нерешительно промямлил этот молокосос.
– А если он спит, то уйду, – я придвинулась к нему так, что едва не снесла его своим бюстом.
– Ну ладно, только на две-три минуты. И если я постучу в дверь, то сразу выходите. – Похоже, что он «поплыл», и если бы я еще немного подвинулась к нему, то он вынес бы мне на руках в коридор этого самого Домбровского.
Щелкнул замок, дверь открылась, и я вошла в каюту. Этот недорезанный Домбровский сопел в две дырочки, так что интервью у меня с ним не получилось бы при всем желании. Я уже собиралась выйти, как мой взгляд упал на лежавшую на столе открытую кожаную сумку, в глубине которой виднелся корешок блокнота.
Я осторожно достала его и быстро пролистала. Удача! В блокноте было несколько адресов, в том числе парижских и питерских. Своим айфоном я сфоткала несколько страниц, после чего сунула блокнот обратно в сумку.
Расстегнув еще одну пуговичку на платье, я покинула каюту. Мальчик все так же пялился на мой бюст и машинально облизывал языком пересохшие губы. Я уже хотела попросить его никому не рассказывать о моем визите, как он сам, оторвавшись от созерцания моих прелестей, попросил:
– Пожалуйста, не говорите никому, что я вас сюда впустил.
– Хорошо, не буду, – улыбнулась я, послала ему воздушный поцелуй и пошла прочь по палубе, стараясь как можно сексуальней поигрывать задом. За спиной у меня раздался тяжелый вздох…
23 августа 1854 года. Букингемский дворец,
