нет привычки бравойНа выхвалку блистать
Улыбкой боевой.
Вы, судя по всему,
Влюбились безнадежно,
С рассудком Ваша страсть
Вступила в жесткий спор.
Пытливому уму
Сообразить не сложно:
Постигла вас напасть
И одолела хворь.
Сердечный Ваш недуг –
Лишь лёгкая интрижка.
Душевный пыл и жар
В морозный день пригож.
А Вы, любезный друг,
Совсем ещё мальчишка –
Вы свой бесценный дар
Не ставите ни в грош.
Хватает вдосталь слёз,
Когда мы в чьей-то власти,
И драгоценней нет
Свободы юных лет.
На смену прежних грёз
Придут иные страсти
И скажет высший свет:
«Не правда ли, корнет?»
Нет истины в вине,
Но так или иначе,
Обратного пути
И не было и нет.
За тех, кто на коне!
За рыцарей удачи!
Желаю Вам найти
Спасение, корнет!
Поверьте, сударь мой,
Настанет та минута,
Когда судьбу решить
Способен Ваш совет.
И Вы, гусар седой,
Вдруг скажите кому-то:
«Вам некуда спешить…
Помилуйте, корнет!»
Падающим золотом шурша
За окном резвится рыжий ветер,
Падающим золотом шурша,
И по очарованной планете
Бродит захмелевшая душа.
Клёны бьют прощальные поклоны,
Подают багряную ладонь
Солнышку. И зажигают клёны
Осени причудливый огонь.
Плещутся пожухлые долины,
Словно беспокойный океан.
Заблудился в роще соловьиной
Утренний задумчивый туман.
Парки и сады в объятьях дрёмы,
Птицы собираются на юг,
Ветер с клёнов скидывает кроны…
И печаль пронизывает вдруг.
Золота цыганского сияние
Озарило светом мир земной.
Трепетных минут очарование
До поры прощается со мной.
За окном гуляет рыжий ветер,
Потускневшим золотом шурша
И по умирающей планете
Плачет безутешная душа.
Памяти Пушкина
Таких, как ты, земля не знала,
Да и не ведает теперь.
Судьбой гонимый, словно зверь,
Потомок рода Ганнибала,
Ты воспевал родную Русь,
В свершениях былых и славных,
В делах и подвигах державных –
Во всём, чем ныне я горжусь!
Сукно зеленое, бумага,
Порою хмур, порой улыбчив,
Как жеребец арабский вспыльчив,
А в сердце доблесть и отвага!
Ты полон дум…
С чего начать?
И вдруг, одернув ворот узкий,
Ты росчерк делаешь:
«Я – русский!
Что я могу еще сказать?!..»
И все, что с уст твоих слетало –
Распахивало настежь дверь!
Таких,
