огрызается он. – Выкладывай!
– А я участница группы. Скоро мой выход.
– Не морочь голову.
– Песня такая… Грустная баллада. Музыканты её почему-то тебе посвятили. Не знаешь почему? В подарок от нас. Я вчера репетировала и голову седую ломала, почему именно про птицу да на юбилей.
– О чём ты? – его бросает в жар.
– Аа-а, – улыбается Алла, – сошёл-таки с Олимпа к нам, смертным. Тогда уж по-простому, по-бабьему. Жизнь у тебя новая, красивая. И жена ухоженная такая, дорогая. На одни губы её только за один раз вся пумада в доме ушла. А силикон опять-таки, – Алла цокает языком, – подороже колечка с бриллиантиком, даже если оно из белого золота.
Негодяй закрывает глаза и вздыхает с горечью. Небо над теремом вздрагивает и распахивает зияющий лоскуток.
– О боже, – восклицает он.
– Вот, – хихикает Алла. – Затем я и здесь. Чтобы ты о Боге вспомнил. Увидел себя настоящего: рыхлого, – она морщит нос, – с отёкшим лицом… А глазами – по-прежнему наглыми. И не знаешь ли ты женщину, единственную на земле… и на небе, которая могла бы любить тебя такого?
Он молчит и кивает. Морось липнет к его лицу.
– Знаешь? Или вспомнил? – не унимается Алла. – Наверно, эта наша хозяйка торжества. – Она махнула рукой в сторону терема. – Так старалась для любимого, кудри мостила, локоны белила, в Париж за платьем летала.
– Да? – просыпается негодяй.
– Да. Там платья и подороже есть. Но таким, – она брезгливо дёргает плечами, – с приделанными сиськами и плохим французским, дорогих платьев не продают. Не-ет.
– Нет?
– Нет. Им продают дешёвые, но за ту же цену.
Он замолкает, словно язык проглотил, и во все глаза смотрит на собеседницу. Капли пота покрывают его лоб.
– Разницы никакой. На дешёвках дорогие платья не сидят, – продолжает Алла с наслаждением. – Итак, на чём это мы остановились? На Париже? А ты его вычти. – Она загибает пальцы. – Минус Париж, минус косметический хирург, минус тренер по фитнесу, массажист, визажист… Ну что там ещё у ваших элит? – Алла вновь кривит губы. – Собачка за тысячу евро? Джинсики за три? И кто у нас после таких минусов остаётся? С пузом твоим и памперсами. С твоей-то другой жизнью, которая не за горами уже, юбиляр.
– Уходи, – процедив, отворачивается он.
– Не могу. У мене контракт. Мы щас вторую часть залабаем. Начинаем с птицы, – Алле вдруг становится весело. – И представляешь, у меня главная роль.
IV
С первым же аккордом электрогитары иллюминация застывает. Минорный лиловый цвет растягивается по потолку и стенам. Рампа облучает сцену лунным светом, который на драпировке синеет от грусти.
Застонали гитары. Закричала птица.
Внутри у Аллы всё холодеет от волнения, но глаза по-прежнему горят – как же талантлив её сын! Он выпускает птицу, которая кружит над головами зрителей
