потом, порохом и зверем.
– Перестань орать, – он поморщился. – Без меня ты ничего не найдешь и сдохнешь еще до первых холодов. Я твой главный ништяк, Белка. И меня нельзя ни потерять, ни поменять, ни убить. Я принесу рюкзаки, но этого, – он обвел рукой окружавший их разгром, – я тебе не прощу.
– Неси, – сказала она отступая.
Он вышел во двор, по которому уже бродили куры, прошел мимо коровника, мимо перевернутого подойника, мимо лужи молока, которая впитывалась в землю, мимо конюшни, где беспокойно топтались кони. Вопли охрипших детей рвали ему сердце, он пробовал закрыть уши руками, но это не помогло.
Было все еще прохладно, но лицо Книжника горело, словно обожженное солнцем. Тим сам хотел кричать и плакать, но на это не было времени. Беспощадный дышал ему в затылок и воздух был наполнен его смрадным дыханием. Он выволок рюкзаки из амбара и увидел, как Белка выводит из конюшни лошадей – старого, но еще крепкого жеребца гнедой масти и пегую кобылку ему под стать.
– Сюда неси, – позвала она. – Оставь только то, что поместится в седельные сумки. Не более. Остальное – в дом.
– Зачем? – он пожал плечами.
Она проигнорировала его вопрос.
– Возьмешь себе дробовик Тома – он для твоих умений подойдет. Автомат не трогай.
Друг из ее капюшона смотрел на Книжника блестящими бусинками-глазами, но умиления почему-то больше не вызывал.
– Выезжаем через полчаса.
– Хорошо.
– Эй! – сказала она ему в спину. – Эва жива. Я просто ее приглушила. Очухается.
Тим не обернулся.
Он не чувствовал ни гнева, ни радости. Он был пуст, как выпитое куриное яйцо.
Книжник увидел, что справа от ступеней, за оградкой из лозы, растут цветы. Не дикие, а заботливо высаженные, ухоженные, скомпонованные по оттенкам. Настоящая… клумба. Он вспомнил слово.
Клумба с цветами.
«Тут был счастливый дом, – подумал он, – а потом пришли мы. Нам были нужны лошади. И у нас есть цель, которая дает нам право убивать всех, кого захотим, – и плохих, и хороших».
Патроны к дробовику нашлись в шкафчике у входа, а сам дробовик пришлось вытаскивать из-под мертвого тела Тома. На Эву Книжник старался не смотреть, но она уже начинала приходить в себя, стонала и ворочалась, но все еще не могла открыть глаза. Возле нее на полу сидели дети.
– Все уже случилось… – повторял про себя Тим. – Все уже случилось…
Книжник закрыл дверь и спустился во двор, к коновязи.
Они выехали на тропу, когда солнце уже начало пригревать и над травами уже во всю гудели пчелы.
Для дробовика нашлась удобная седельная кобура, патроны отправились в сумку вместе с немногочисленными пожитками. Он изо всех сил пытался казаться спокойным.
Ферма осталась позади, за закрытыми воротами.
Некоторое время они ехали молча, приноравливаясь к лошадиному шагу.
Книжник ерзал на жестком седле, привставал в стременах.
