это ведь тоже гармония. Он чуял секреты: математика архитектуры и музыки должны как-то сопрягаться и давать сложный заданный эффект. Как это происходит? От кого узнать? Да еще эти загадочные, сложно расчерченные Круги на полу в центре каждого зала… Он еще долго уснуть не мог. Петь вот в этих вот самых красивых зданиях в мире? Как тот жуткий мальчик?
А назавтра вдруг неожиданно приехал Дед, и оказалось, что он про Храм и голос уже знает. Они пошли гулять вместо уроков, и Дед тоже попросил спеть. Юм обрадовался, и спел и все детские игрушечные песенки обычным точным голосом, и – тропарь и вчерашний кусок хорала тем настоящим голосом, в котором словно бы полыхал невидимый ослепительный свет. И когда пел – от счастья и этого белого света нечаянно оторвался от земли. Невысоко. На чуть-чуть. Вслед за точной нотой. И почти сразу снова ощутил под подошвами камешки и траву. У Деда тоже стало светлое лицо. Он взял Юма за плечи и попросил:
– Ты пой. Но вот этим голосом, который ты называешь «настоящим» – не надо… Такой голос нельзя пускать в ход по пустякам. Опасно. Ты ведь еще слишком мало знаешь о том, как все устроено.
– Я знаю. Я этим голосом молчу… А то им можно все-все исполнить. Все велеть. А когда можно будет?
– Только в самом крайнем случае. Вот только если иначе погибель тебе и другим. Понимаешь?
– Я тоже так чувствую, – успокоил его Юм. – И потом, учиться петь надо на обыкновенном голосе. Дед, петь – это очень трудно, дыхания мало. Все время надо рассчитывать воздух… Еще учиться и учиться!! А этот голос я буду хранить в тайне. Но… когда-нибудь потом… Ведь можно будет им спеть? Что-нибудь самое важное, самое нужное?
– Даже не сомневайся. Но подрасти сперва. Научись.
– А до того, как я все забыл, я умел петь?
– Нет. Тебе это в голову не приходило… Не до того. Сейчас ты хоть стал на человека похож. А вообще сам-то ты хочешь ли петь в Храме? Ведь это каторга.
Юм сказал, что еще ничего так не хотел. Дед только кивнул в ответ, и с тех пор ежедневно всю вторую половину дня Юм занимался с храмовым хором или один с регентом. Его спросили, хочет ли он просто петь, пока голос есть, или хотел бы чего-нибудь еще – Юм выбрал второе, и в итоге ему предложили такую сложную программу классического музыкального образования, что он сразу стал себя уважать. К тому же слабоумного дурачка петь в Храме не возьмут. Но жить Юм должен был пока остаться в своей школе, и учиться пока только петь, а не другим храмовым наукам – так велел Дед. Юм и сам не хотел уходить из тихой школы под большими деревьями, только потом все думал – а что значит «пока»?
А самым лучшим было то, что там в Храме, как он и догадывался, никто его ни о чем не расспрашивал. И что туда можно было приходить не только для занятий, но и всегда, когда захочешь. И даже когда занятий не было, Юма никто ниоткуда не прогонял, и он бродил по дворам,
