не видно лица – наклонился и поцеловал в макушку и сказал печально:
– Да мы увидимся с тобой скоро, малыш, вот только ты выздоровеешь.
– Ты веришь в то, что говоришь. Только у нас с тобой разная правда, – внутри стало тепло, но тут он вдруг совсем ослабел, и ноги наполнились дребезжащей слабостью: – Возьми меня на руки…
Гул садящегося на стоянку, мигающего оранжевыми огоньками когга возник внезапно, и вот уже он, задевая черные зашумевшие ветки, приземлился ужасающе рядом. Огоньки погасли, и на черную сияющую его крышу лег скользкий отблеск вздрагивающего фонаря. Ние сказал:
– Не бойся. Ты же – Юмис…
Люк когга поднялся, и на дорожку ступили два очень высоких человека. У одного, не страшного, серебрилась на плечах светлая куртка, а другой весь был, как сгусток мрака.
Юм осторожно-осторожно повернул лицо к Ние и сквозь бухающее в ушах, задыхающееся сердце сказал:
– Прощай.
Ние прижал Юма к себе. Черный страшный оказался рядом, забрал его твердыми руками. Пахло от него чем-то горьковатым, свежим, но больше всего напугало Юма и даже изумило то, что руки эти твердые у него оказались теплыми и живыми. Человеческими. – Юмис… Мой, – тихо, и вовсе не Юму, а самому себе сказал он, будто клеймо поставил на Юма, и от речи Чара Юму стало так жутко, что он изо всех сил зажмурился и сжался. Ему казалось, что руки эти вот-вот брезгливо отшвырнут его.
– Твой, твой, – сказал другой. – Сам-то теперь видишь? Смотри, он чуть дышит. Давай мне.
Юма приняли другие, но точно такие же руки, опять неудобно прижали к груди. Но тело само собой вдруг расслабилось, и стало тепло. Быстрые чуткие пальцы обежали лицо, легли на грудь, и тут же стало легко дышать:
– Да, то еще сокровище… Успеть бы. Давай скорее на борт, он в плохом состоянии…
Юм распахнул глаза, потянулся из чужих этих рук, чтоб еще раз увидеть Ние – и увидел: большого, но пониже страшного черного, растерянного и, оказывается, очень юного. Он почувствовал взгляд Юма, глянул, слабо улыбнулся и беспомощно, нелепо прощально помахал рукой. Страшный черный начал оборачиваться, и Юм опять захлопнул глаза, и даже судорожно спрятал лицо в тяжелые холодные ладошки. Только не увидеть его глаза! Он чувствовал надежные нестрашные руки, но одновременно медленно погружался в отвратительную черную душную трясину без дна. Тонул там, но, прежде чем густая тьма сомкнулась, успел еще услышать:
– Опять… Жить не хочет. Подрос ведь уже, а все равно…
Потом вдруг что-то выдернуло его на яркий свет. Он лежал голый на холодном и твердом, и внутри у него все было холодным и твердым, будто он уже умер и окоченел. Вокруг двигались две огромных одинаковых фигуры, страшная и нестрашная. Страшный ходил дальше по кругу черной громадой, и тяжелыми волнами накатывало и снова
