нравилось за ней наблюдать. Но Кэрол Коллинз не пользовалась косметикой, она носила мужские рубашки и джинсы, коротко стригла ногти, ее седые волосы тоже были коротко подстрижены. По мнению Мари-Анж, она выглядела просто мрачной старухой.
– Надеюсь, ты умеешь стелить постель? Если нет, придется научиться, – сказала Кэрол без малейшей теплоты в голосе.
Девочка кивнула. Софи научила ее стелить постель, хотя это получалось у нее не очень хорошо, и Софи обычно ей помогала. Робер, бывало, шутливо жаловался, что ему приходится стелить свою постель самостоятельно.
Дальние родственницы довольно долго смотрели друг на друга, потом Кэрол прищурилась, оценивающе разглядывая девочку, и заметила:
– Ты похожа на своего отца в детстве. – В ее голосе и на этот раз не слышалось теплоты, и Мари-Анж начала понимать, что имел в виду отец, называя Кэрол злобной и мелочной старухой. Ей самой двоюродная бабка показалась холодной, неприветливой и несчастной, девочка подумала, что, возможно, это из-за ее инвалидности. Однако вежливость не позволяла ей приставать с расспросами. Мари-Анж знала, что мама хотела бы, чтобы она вела себя как воспитанная девочка.
– Я не видела твоего отца с тех пор, как он уехал во Францию. Мне всегда казалось, что это глупость – уезжать, когда на ферме полно работы. После отъезда Джона его отцу пришлось нелегко, но Джону, видно, было на это плевать. Как я понимаю, он поехал во Францию, чтобы жениться на твоей матери. – В голосе Кэрол слышалось осуждение.
У девочки возникло ощущение, что ей полагается извиниться, но она не стала. Она теперь понимала, почему папа уехал в Париж. Дом на ферме подавлял своей мрачностью, а его тетку при всем желании нельзя было назвать дружелюбной. Кэрол Коллинз разительно отличалась от матери Мари-Анж – живой, дружелюбной, веселой, женственной и очень, очень красивой. Неудивительно, что Джон отправился во Францию, чтобы ее разыскать, особенно если в Айове все женщины такие, как эта. Будь Мари-Анж постарше, она бы поняла, что Кэрол Коллинз – в первую очередь очень несчастная женщина. Жизнь обошлась с ней жестоко, еще в юности сделав калекой, а через несколько лет после этого отняв у нее мужа. У нее было очень мало радостей в жизни, и ей нечего было дать ребенку.
– Я тебя разбужу, когда проснусь, – предупредила Кэрол. Мари-Анж, конечно, хотелось знать, во сколько ее разбудят, но спросить она не посмела. – Поможешь мне готовить завтрак.
– Спасибо, – прошептала девочка. У нее выступили слезы, но старуха, казалось, этого не заметила. Она молча развернула кресло и укатила. Мари-Анж закрыла дверь, села на кровать и заплакала. Наконец она встала и принялась застилать постель. Порывшись в чемоданах, она нашла ночные рубашки, аккуратно сложенные Софи. Рубашки из тонкого хлопка, купленные, как и все ее вещи, в Париже, были украшены кружевом, которое Софи сама сплела своими старческими узловатыми пальцами. Мари-Анж интуитивно чувствовала, что Кэрол Коллинз
