у тебя такой мощный, да еще и целый крейсер есть такой здоровенный… И красивый. И сам ты весь такой… Такой, что все почему-то на пузо готовы ложиться, едва тебя видят, только стесняются. И велосипеды даришь всем детям… Но дело не в богатстве. Много силы, много власти…Я уж давно хотел спросить, кто ты, только боялся.
– Я просто твой Дед. А ты – мой внук, – он снова ласково погладил Юма по голове. – И понимаешь, мы все хотим, чтоб ты как можно больше вспоминал сам. Не надо, чтоб тебе не рассказывали другие. Даже мы. Понимаешь, ну: вот расскажем и ты воспримешь нашу оценку событий. Потом вспомнишь, как все было для тебя – и решишь, что мы тебя обманули. И, что опасно для всех, слетишь с резьбы. А тебе – нельзя. Ты – вон как, оказывается петь умеешь. С молниями.
– Я буду держать себя в руках, – пообещал Юм.
– Я верю, что ты веришь в свои руки. Но ты и сам-то себя не знаешь. Ты… Опасно. И так уже… много бед с тобой случилось. Уж лучше бы тебе их вообще никогда не вспомнить, право слово.
Юм, загрустив, кивнул. Наверно, он сам заслужил все свои беды. Не был бы виноват – не было б так страшно жить. Ведь это только в сознании нет воспоминаний, а мозг-то помнит все…Потому и истерит постоянно где-то на нижних этажах…И всего и всех боится. Плохой, значит, жизненный опыт. Очень плохой…
– Я устал, – сознался Юм. – Пожить бы по-хорошему… Но нельзя.
– Почему нельзя?
– Не знаю. Просто мне нельзя – как все, чтоб по-хорошему.
– Ну что ты несешь, глупый малыш… Давай выздоравливай, и все будет по-хорошему.
Вернулся Ние, посмотрел ласково. Зачем все так замечательно к нему относятся, так берегут? Не кончится ли это чем-нибудь ужасным? Эх, да что это ж за нервы у него такие дрожащие, дурацкие: чем жизнь лучше – тем на душе тяжелее и страшно? Почему?
– Юмушка, – невесело улыбнулся Дед. – Ты помнишь вчерашнее? Хорошо помнишь? Как ты пел?
– Пел… Не пел я, а велел, чтоб все было хорошо, – честно сознался Юм. – Сам не знаю, как это получилось. С ума сошел, наверно. Вдруг почувствовал, будто могу все и космос мне это разрешает. Вообще… Будто это я сам – космос. Ну, не весь, а так, маленький кусок. А потом плохо стало, и ты меня быстро уносил… а Ние защищал от чар этих всех синих и от Круга, – Юм опустил голову. – Я не знаю, почему так. Все будто… само собой. Извините меня. Пожалуйста.
– Ты не виноват, – Ние сел рядом и приобнял Юма. – Тебя никто и не винит. И с ума ты не сходил. Это все действительно само собой случилось. Совпадение условий. Это мы были неосторожны. Ты много можешь, но ничего не умеешь. До беды было недалеко. Поэтому я вмешался. Но ты, еще раз говорю, не виноват.
А кто тогда виноват? Но он не стал спрашивать. Было замечательно уютно сидеть, привалившись к боку Ние. Только немножко ныла спина. Он все еще был ошеломлен щедрой лаской, над которой сам Ние не задумывался, словно Юм был ему не чужим – да и назвал же Ние его «родным»! А почему? Не меньше удивляло, что сам он почему-то жадно и весело принимал эту ласку, как должное. Боялся, но льнул к нему. Будто так раньше всегда было… Или не было? Да
