может пароксизм случиться. И без того мечется во сне.
‒ Я отменно сплю, ‒ насупившись, пробубнил сынишка. – Про войну мне Ванька иначе толковал. Красные нарочно уходят из Киева. Хотят, чтобы богатеи возвернулись. Потом одним махом порубят украинских сепаратистов с белогвардейцами и отымут золотишко у миллионщиков.
Хозяйка усмехнулась, косясь на опешившую бонну и подметила:
‒ А ты мне толкуешь про симпатию деникинцев к петлюровцам. Вишь, как дитятко смыслит в политике нынешнего хаоса.
‒ Марш в комнату, паныч! – гаркнула на воспитанника Саломея. – Ванька, небось, наслушался россказней своего нетрезвого папаши. Спившийся жандарм – готовый провокатор.
‒ Иди, Миша, иди, ‒ поддержала гувернантку Анна. – Когда ворочусь, мы непременно обо всем потолкуем.
Чмокнув дитя в щеку, она направилась к лестнице, кинувши мимолетный взгляд в зеркало. Спустилась на первый этаж и заглянула в кухню, где громыхала посудой розовощекая кухарка Хрыстя.
‒ Что с водой, Христина Павловна? С утра еще не подавали? – поинтересовалась и удивленно вскинула брови. ‒ О! Да вы нынче в вышиванке!
‒ А как же! По случаю надела, ‒ не оборачиваясь, объяснилась грудастая молодуха. – Власть-то снова меняется. Поди, уж в десятый раз. А воды от пролетариев разве дождешься? Я спозаранку дала Степану опохмелиться, так он на радостях два ведра из дворницкой притащил.
‒ Может из бакалеи чего надобно принести?
‒ Все в ажуре, пани, ‒ заверила Хрыстя и, глянув на Анну, выпучила глаза. – А вы чего в пожитки Саломеи вырядились? Власть же в другую сторону меняется.
‒ В Лавру надобно сбегать. Там столько попрошаек.
‒ Так сказали бы мне, ‒ кухарка утерла о фартук ладони и похлопала по бокам. – Во! Самая модная нынче одёжа. Красные кажись, уходят, а заместо них наши в город придут.
‒ Наши, ваши, ‒ выдохнула Анна Яновна. – Разве поймешь?
– Вы, пани, не надумайте в лаврской бакалее отовариваться. Нечего с тамошними спекулянтами дело иметь. Я завтра на Кловский спуск сбегаю. Там селяне привозят к монастырю молоко и олию с картошкой. У знакомой тетки все задёшево выторгую.
Молча кивнув, Анна отворила парадную дверь. Спустилась с крыльца и, порассудив, повязала голову косынкой:
«Лучше уж сразу надену. Так и в голову не напечет, и прическу не заприметят. А то она и вовсе не подходит к наряду».
Летний день клонился к вечеру, а несносная жара донимала даже в тени. Парило, будто к дождю. На старых каштанах, стоявших караульными шеренгами вдоль всего Бутышева переулка, ни один лист не шелохнулся. Выгоревшая трава на газонах представлялась неживой, будто нарезанной из пергамента. Из-за жары на Никольской не оказалось ни автомобилей, ни бричек, ни одиноких прохожих.
Анна перебежала по раскаленной брусчатке на противоположный тротуар, намереваясь укрыться в тени Аносовского
