любой победы, мы как чудесный сон усыпляем мужчину, чтобы он наконец прозрел и проснулся для новой, настоящей жизни, она течёт лишь в нас самих, просто надо научиться её понимать, слышать, чувствовать, рай может быть только в себе, для него не нужны империи и галактики, рай внутри тебя, если ты умеешь создать его, найти его, обрести его, открыть. И мы отпираем эти врата…
Я потеряла очень ценную мысль. Пришла ко мне одна ценная мысль, а я взяла её и потеряла. И всегда так: самые ценные мысли всегда теряются, пропадают куда-то, и всё тут. Дело было так. Вначале я думала о том, что книга подобна сумеркам, и в ней можно заблудиться, потеряться в шелесте испещрённых буквами страниц. И странно так мне подумалось: буквы как буквы, ничего особенного, но некоторые их комбинации подобны счастливой встрече с близким и таким хорошо знакомым тебе человеком, а некоторые преследуют тебя как пугающие шаги, пока ты идёшь по неосвещенному фонарями тёмному переулку. И есть такие комбинации, которые подобны свету зажжённой свечи в непроглядной темноте, а есть – свету окна, за которым притаился долгожданный покой и уют. И мне пришёл на ум эпиграф: “Здесь могут водиться мысли…”. И никогда не знаешь, что сулит эта встреча, да и случится ли она, вдруг я в самый неподходящий момент задумаюсь о том, что плохо сегодня расчесала волосы, и мысль возьмёт, и останется незамеченной, они очень любят притаиться, или, например, притворится, что она сидит на автобусной остановке и читает газету – ага, знаем мы, что это за газета, в 11-ом часу вечера. А некоторые мысли ведут себя совершенно неподобающим образом – стоит и курит в свете фонаря, опёршись спиной на стену дома, накрасилась, чтобы ты её не узнала, а ещё возьмёт и подмигнёт тебе, дескать, иди за мной, здесь совсем близко… Ох уж эти мысли… А бывает и так. Идёшь ты ночью по переулку, свернёшь, и вдруг столкнёшься лицом к лицу с незнакомцем, в чёрном плаще и шляпе длиннополой, и больше ничего в нём не разглядишь, темнота. А он так спокойно обратится к тебе: “Добрый вечер, знаете, я совсем потерялся в сумерках Вашего города, заблудился в его вечно шелестящих на ветру аллеях, и фонари у Вас тут совсем не горят, Вы мне не поможете найти нужный мне адрес?” – и называет тебе адрес дома, в котором ты живёшь. И уже чувствуешь что-то неладное, говоришь: “Конечно, я провожу Вас”, – а сама почти дрожишь. И он идёт позади тебя, и ты чувствуешь, как его взгляд скользит по тебе, и какие у него странные, почти бесшумные шаги, он ступает на землю в тот же момент, что и ты, в тот же момент делает вдох, и тебе уже кажется, что удары его сердца совпадают с твоими ударами. И начинаешь думать, что ты его раньше видела, он снился тебе по ночам, ты хорошо его знаешь, он сейчас, когда вы будете проходить мимо статуи грациозной обнажённой натурщицы, скажет: “Её Лея звали…”. И эта статуя уже виднеется, вы уже подходите совсем близко к ней, нужно было пройти по другой улице, зачем ты сюда свернула, оборачиваешься к нему, и он говорит, с тихой затаённой грустью: “Её Лея звали…”. И
