сквозь ослепляющий материнский страх, сквозь скрежет сломанной кости, сквозь разъедающую кислоту внутренней опухоли, сквозь лихорадочные сны и на миг – какое счастье, что на миг, – сквозь вспышку мучений анестезированной плоти под скальпелем. Марку пришлось собрать все силы, чтобы отгородиться.
Когда он вышел из лифта и следом за Глэдис зашагал еще по каким-то коридорам, мимо коек, легче не стало. В этой больнице была, похоже, свободная планировка или что-то вроде: через каждые несколько шагов в углу с окнами стояло по нескольку коек. На подушках лежали искаженные лица. Там и сям в постелях сидели женщины и в сосредоточенном эгоцентризме смертельно больных жадно ели шоколадные конфеты или тупо смотрели на неумолчно болтавших посетителей. Место, куда направлялась Глэдис, тоже оказалось в углу. Его можно было принять за угол, где держат ненужное оборудование, если бы и там не стояла койка. И там у Марка словно гора с плеч свалилась. После напористой боли, наполнявшей больницу, настала такая блаженная тишина, что Марк даже не сразу понял, что происходит.
Глэдис кивнула ему:
– Чувствуешь? Видал когда-нибудь подобную защиту?
Только тогда Марк связал тишину с койкой, вокруг которой и стояло в основном все оборудование. «Как же я сам не догадался?» Он изумленно смотрел на обитательницу койки – совсем юную и маленькую. Чтобы блокировать такое количество боли, когда сам так слаб, нужно быть очень сильным практикующим магом. Марк думал, что знает всех на планете, кто обладает способностями такого масштаба. Однако худое исцарапанное лицо на подушке было ему незнакомо.
– Ну, кто же ты, лапочка? – вслух поинтересовалась Глэдис. Пухлые веснушчатые руки сомкнулись на свободной руке девушки в замок – мягко и нежно. Старуха засопела от сосредоточенности.
– Она откуда-то издалека, – проговорила она. – Плохо, плохо… Та машина, что наехала на нее, сильно ее, бедняжечку, помяла, весь тот бок, а они, дураки, обезболивающих пожалели. Ну вот… ну вот, тетушка Глэдис поставила вокруг тебя кое-какие блоки, солнышко, и теперь можешь пустить все силы на то, чтобы поправляться. – Она повернула голову и через плечо шепнула Марку: – Что скажешь о цвете лица?
Марк задумался. Исцарапанное, ободранное личико было синюшное, как всегда при тяжелом шоке. Осторожно, стараясь не задеть ссадины, он положил ладонь на худую щеку лежавшей без сознания девушки. От прикосновения из-под руки толчками повалило что-то едкое, серо-голубое, тошнотворное и до того мощное, что у Марка в животе стало нехорошо. Он убрал руку.
– Ее отравили. Не знаю, что за яд.
– Я тоже, – отозвалась Глэдис. – Час от часу не легче. А врачи, дураки, даже не заметили. Дай руку, посмотрим, что тут можно сделать.
И с этими словами она схватила его за руку. Некоторое время они вдвоем молча сосредоточенно вытягивали тошнотворные серо-голубые волны и сваливали их во все отстойники, готовые их принять, потом снова вытягивали и сбрасывали отраву, тянули и сбрасывали, пока отстойники не переполнились.
